Завтрак палача

— Знаешь ли ты, Il pranzo e servitor, — продолжил итальянец, не замечая моей усмешки, — что я некогда купил неплохой пакет акций гидроэлектростанции во Франции, в самом ее снобистском сердце? Туда вошли и водохранилище, и две плотины. А водопад достался мне даром — как живописное дополнение к тупому серому бетону и скучным энергетическим установкам. Я вспомнил это сейчас, потому что пьемонтское вино синьора Гайа напоминает мне бесноватые водопады и даже ту мощную гидроэлектростанцию. До него, до этого достойного человека, пьемонтские вина были похожи на глубоководные и спокойные темные речки, в которых можно было утонуть в полной тишине и безвестности. А синьор Гайа будто воздвиг плотины и гидростанции, пропустил мощный ток через тяжелые, емкие провода, и реки вдруг забурлили, задымили невесомой водной взвесью. Безудержная сила великана безумствует, вырываясь на волю. О, это уже совершенно другие вина! В них уже тихо не утонешь, в них захлебнешься и, счастливый, пойдешь не на дно, а вознесешься ввысь, живой ты или мертвый. Вот что значит его «Барбареско». Раньше, Il pranzo e servitor, то была тихая мещанская заводь «Бароло»[9], а теперь — веселая пиратская лагуна «Барбареско». Неси-ка мне самую лучшую, самую пыльную бутылочку… и садись рядом. Я угощу тебя тем, что вам, обслуге, пить не позволяется. Потому что каждая его капля стоит дороже ваших никчемных жизней.

Я кивнул, так как знал, что синьор Контино почти никогда не ошибается. Он всегда там, где ведутся масштабные земляные работы, укрощаются полноводные реки, образуются искусственные водоемы и возводятся плотины и гидростанции. А еще он там, где строятся виллы с видом на водопады и на прочие прелести природы.

Синьор Контино когда-то купил огромный лесистый склон возле Рейнского водопада, в сорока пяти километрах от Цюриха, и построил на нем три милые гостинички. Каждая их роскошная комната имеет божественный вид на кипящие воды Рейна и на безумствующую водную метель великого Рейнского водопада. Представьте, это приносит очень неплохой доход, как и все, чем когда-либо занимался синьор Контино.

Однако сейчас он с прежней печалью в ясных, юных своих голубых глазах говорит о трудах пьемонтского винодела синьора Гайа. Сравнивает высокое искусство винодела с прагматичным ремеслом предприимчивого бизнесмена. Хотя именно это ремесло позволяет ему наслаждаться дорогим детищем винодела.

Я поторопился к старшему сомелье за пыльной бутылкой пьемонтского «Барбареско», с которой неприлично сдувать ее заслуженную благородную пыль. Через минуту я уже украсил белый пластиковый столик возле шезлонга синьора Контино бутылкой семилетнего «Барбареско», ловко, одним наработанным движением, выкрутил пробку и плеснул ему на донышко хрустального фужера пробную капельку. Он замахал обеими руками:

— Марокканец, черт бы тебя побрал! Разве такое вино пробуют? Если кто-то вздумает это сделать, разбей эту драгоценную бутылку о его козлиные рога!

Я немедленно наполнил бокал, но он требовательно, вскинув правую бровь над юным аквамариновым глазом, указал полным пальцем на второй фужер. Я наполнил ровно наполовину и его, но синьор Контино еще строже посмотрел на меня, и я, с удовольствием подчиняясь, долил до верхушки и свой бокал.

— Вот так, марокканец! А ну-ка prosit! Salute! Но не залпом, мулат! Это тебе не ваша крестьянская кашаса, которая лишь дурит и без того дурные головы!

Я кивнул и сделал несколько мелких глотков. Вот это действительно вино! Чистейший водопад божественного вкуса, густые, бордовые брызги падающей с самого неба ангельской крови… Подарок господа! Такого мне пить еще не приходилось. Нам действительно запрещено прикасаться к винам, подаваемым клиентам. Разве что по требованию самого клиента. Как на этот раз.

— Il pranzo e servitor, почему ты не возражаешь, когда я называю тебя марокканцем? — вдруг спросил полный итальянский господин.

— Я всегда к вашим услугам, синьор Контино. Только и всего.

— Но ведь ты не марокканец? Ты — бразильянец. Мне говорили…

— Все верно, синьор Контино. Мой отец бразильянец, а мать — русская. Отец был черным, как сапог, а мать белая, как снег. Вот и получился снежный мулат.

Итальянец расхохотался, потрясая своим сдобным животом.

— Бразильский черный сапог раздавил нежный сибирский снежок? Согласись, марокканец, это тоже неплохо сказано! Тьфу, черт! Il pranzo e servitor! Ведь тебя так прозвали? Каждый произносит это на свой лад?

— Вы, как всегда, правы, синьор!

— Да, марокканец, я всегда прав!

Он печально, как утром, вгляделся в морскую даль и тяжело вздохнул, колыша полную курчавую грудь и складчатое жирное брюхо.

Синьор Контино

Этого итальянца еще называют на родине, в Неаполе, Дон Пепе. Потому что он Дон Джузеппе Контино, а не просто какой-то там обыкновенный синьор Контино.