Завтрашний ветер

— Представьте. Говорит — без работы я бы уже давно умер. Он ведь почти всю картину снял в таком состоянии. Мы приехали доснять кое-что, через неделю — в Москву… Ну хорошо. Мне пора. — Тётка поднялась с табуретки. — О том, что я с вами говорила, пусть он не знает. И ты, мальчик, — как тебя зовут?

— Валера.

— И ты, Валера, пожалуйста, не проговорись Владилену Алексеевичу, что знаешь о его беде. Хорошо?

— Ладно.

— Обеспечьте полный покой. Лекарства у него есть. Если что — немедленно сообщите нам в гостиницу.

— Ой, беда! Ой, беда! — запричитала мать.

— До свидания, Ефросинья Васильевна, мне пора на съёмки! До свидания, мальчик…

Она уже дошла до калитки, когда я опомнился и догнал её:

— Тётенька, а где эти съёмки? Можно мне поглядеть?

— Конечно. Можешь пойти со мной.

— Куда вяжешься?! — крикнула мать с крыльца веранды. — Иди есть, не завтракамши…

Но я уже был за калиткой. Я готов был бежать впереди тётки. Только не знал куда.

Глава 11

На съёмках кино

Как же я сразу не понял, что надо бежать на футбольное поле! Зря они, что ли, набирали целых две команды наших пацанов?

У нас в посёлке есть стадион, самый настоящий, возле самой ГЭС и есть простое футбольное поле.

Так вот кино снимали почему-то не на стадионе, а далеко — на обыкновенном пыльном поле рядом «с совхозными виноградниками. Может, они не слыхали про стадион?

Когда мы с тёткой подошли к виноградникам, там уже стояли все машины киногруппы: и автобус, и легковая, и грузовые фургоны с какими-то гудящими штуками, и прожектора, которые вспыхивали синеватым, слепящим светом, хотя день был и так солнечный. Поодаль были ещё какие-то машины. Много машин.

Пацаны бегали по полю с мячом, только никакой настоящей игры не было, потому что все то и дело останавливались и смотрели на артистов, кинооператора и Владилена Алексеевича, который сидел на раскладном стуле под огромным зонтом и разговаривал с каким-то косматым и бородатым дядькой.

Вокруг них суетились парни с блокнотами, маленькими приборами, непонятными мне. Все они, как на подбор, были в таких же синих техасских брюках с широкими отворотами, как у Владилена Алексеевича.

А рядом в тени виноградника сидели на земле в платочках и простых платьях работницы совхоза. Человек пятнадцать. Никого из них я не знал. Только одна, самая молодая, показалась знакомой.

Я подошёл поближе.

— Что, Сычёв, не узнаёшь?

Я чуть не подпрыгнул от неожиданности — это была Наташка Познанская! Вот так переоделась! Ни за что б не догадался! Смотри ты какая ловкая — в артистки записалась!

— Узнаю, — сказал я нарочно скучным голосом, чтоб не воображала.

— Значит, всё-таки можно узнать? — Наташка обрадовалась. — А я боялась: снимут, а потом никто и не поверит, что это я она самая и есть.

Работницы вокруг засмеялись, и тут я понял, что это всё самые настоящие артистки, только переодетые.

— Ребята! — вдруг сказал Владилен Алексеевич в громкий аппарат, висящий у него на груди. — Я ведь просил вас играть без дураков. Серьёзно. Вас две команды. Начинайте матч. Всё равно снимать по-настоящему сегодня не будем. Это только репетиция. Зато каждый участник выигравшей команды получит по эскимо. Устраивает?

— Ура! — завопили нападающие, защитники и вратари, занимая свои места на футбольном поле.

— Начинайте! — сказал Владилен Алексеевич и тут же дал знак рукой косматому дядьке.

Тот направился было к артисткам, переодетым работницами совхоза, но тут тощий кинооператор, который, как в засаде, сидел скорчившись в винограднике со своим огромным киноаппаратом, встал во весь рост и крикнул:

— Парик! Поправьте парик на Николае Сергеевиче!

Косматый схватился за голову и неожиданно снял с себя всю шевелюру. На солнце сверкнула его лысая голова, и я сразу узнал в нём того лысого, который вчера ругался, что Владилен Алексеевич сам пошёл удить рыбу.

Тут к нему подскочили какая-то девушка в белом халате и моя знакомая тётка. Они быстро и ловко снова надели шапку волос на голую голову, поправили гребешками каждый вихор.

— Зеркало! — попросил артист.

Девушка в белом халате вынула из кармана обыкновенное круглое зеркальце и подала ему.

— Годится, — сказал артист и обернулся к Владилену Алексеевичу: — Начнём?

Но того на месте не было.

— Вон он, в винограднике, — сказал я.

Тётка и девушка недовольно оглянулись на меня.

— Мальчик, не путайся! — сказала тётка. — Отойди-ка отсюда подальше!

А девушка тут же схватила меня за плечо и отвела далеко в сторону.

— Хочешь смотреть, стой здесь — и ни звука!

Отсюда глядеть было хуже, но я всё равно видел, как Владилен Алексеевич в винограднике глядит через киноаппарат на работниц совхоза и мальчишек, играющих дальше за ними на футбольном поле.

— Готовы? — спросил он негромко у артистов.

Косматый кивнул.

— Мотор! — тихо сказал Владилен Алексеевич.

Засияли нестерпимым светом прожектора. Какой-то парень подскочил к зажужжавшему киноаппарату, щёлкнул перед ним чёрной доской с палочкой и отбежал в сторону.

Косматый подошёл к работницам совхоза и прижал руку к сердцу.