Зазимок

Машина упала на правое крыло. И земля и вода повисли где-то сбоку, на уровне, глаз. Чтобы видеть цель, надо косить вправо. Ага, вот он. Застрочили скорострельные зенитки. Появились близкие облачка разрывов. Теперь он резко бросил машину вниз на серую продолговатую цель. Кажется, промедли минуту, и бомбовоз врежется стеклянным носом в широкую трубу миноносца.

После того как оторвутся бомбы, чувствуешь неимоверное облегчение. Просто гиря с души! Они еще не накрыли цель, но ты уверен: накроют. Ты им дал точное направление. Ты метнул их как раз тогда, когда почувствовал: время! Ради этой секунды, собственно, и живешь. Кажется, что и родился именно для этого. Школа, училище, тренировочные полеты, может быть, даже ледяная горка, что у чудной криницы — все для этой секунды. Пусть потом собьют, пусть сожгут, пусть утопят — дело сделано!

Откинулся назад, потянул штурвал. Машина с великой натугой начала выбираться из падения. Опасная точка. В это время до тебя рукой подать, идешь медленней обычного. Сейчас ты уязвим не только для снаряда, но даже для винтовочной пули.

Огонь вырвался из-за спины. Вернее, из-за спинки сиденья.

Ни суеты, ни растерянности. Сейчас не до того. Надо знать: дотянет машина или не дотянет? Выбрасываться или не выбрасываться? А ну, выбросишься, подойдут чужие катера, подберут. Нет, надо тянуть. Штурман сбил пламя. Кажется, ничего опасного. Но высоты не набрать. Какая-то мертвая усталость в левом моторе. Предложил ребятам, стрелку и штурману, прыгать. Отказались. Говорят, дождемся берега, там видно будет. И действительно: там все-таки земля. Висеть над водой как-то неуютно. Положил машину на левое крыло. Показалось, лобастые холмы пошли на таран…

Костя разровнял ботинком сухую землю. Нацарапал палочкой что-то вроде черевика. Перечеркнул этот черевик пополам.

— Разворачиваясь, заметил: вот так корма, — ткнул палочкой в верхнюю часть рисунка, — вот так нос, — ткнул в ту часть, что ниже линии. Линия — это, оказывается, поверхность моря. — Я с ним расквитался. Теперь, думаю, не страшно и в бугор врезаться.

Он отбросил палочку, затер рисунок подошвой. Рывками засучивает рукава. Показывает:

— Вот тут и тут! — Задирает обе штанины. — И тут!

— Переломы?

— Даже не слышал, как хрустнули. — Вскинул подбородок. — Я посадил. На чайной плантации, понял? Шасси не вышли, заклинило. На брюхе по кустам скользил. Дальше — ров. Ну и задрал хвост. Ребята только синяков нахватали. А я весь в переломах. Надо же! Один за всех ответил. Но крестатого барбоса напоил!…

Я хотел было выяснить, да так и не успел: что за миноносец, чей? Он представляется мне германским. А заходили германские в Черное море? Может, чей из союзников?

Не успел потому, что подошел старый Говяз. Слышу его хрипловатый дискант:

— Костя, поганый ты хозяин. Хоть бы угостил хлопца грушами.

— Не видел он ваших груш!

— Э, нет, не говори. — Затем ко мне: — Найдён Тимофеевич, поинтересуйтесь. — Подал желто-розовую грушу. Она гирькой легла на ладонь. — Поинтересуйтесь! — подчеркнул он. — В октябре сполнится ровно восемьдесят два лета, как посажен корень. В день моего ангела сажали. До сих пор стоит. Гляжу на него: пока он стоит, и мне стоять!

Улыбаюсь стариковской вере. Но не оспариваю. Может, действительно судьба: сколько дереву, столько и хозяину отпущено. И еще думаю: у каждого свои причуды, каждый что-то загадывает. Может, с загадками жить интересней? Я ведь тоже многое поназагадывал.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Занедужил Микита. Говорят, в пояснице что-то стрельнуло. И не согнуться теперь, не разогнуться бедному. Лежмя лежит. Ноги отнялись. Мать плачет. Хотя, известно, слезы плохой помощник. Поля — женщина иного характера. Она и в свою больницу, и в городскую. Доктора посмотрели, пощупали. Седалищный нерв, говорят, защемило. И чем могло защемить? И как теперь высвободить? Первое дело — тепло. Прописали растирку, плавленый парафин. Глубокое, значит, прогревание делать. Поэтому Поля к вечеру ставит на плиту кастрюлю с водой, а в нее другую, поменьше, для парафина. Растопит парафин, накладывает в тряпках мужу на поясницу. Тепловая блокада называется. Во как. Из военного оборота взято слово.

— Где ж ты ее застудил? — допытывается Поля, накладывая горячие тряпки.

— Кто его знает! — отговаривается Микита. Но сам, конечно, помнит где.