Здесь все рядом

– Да так. Ты же не забыла о программе «Пересечение множеств»?

– Не забыла, конечно.

– Ну вот. Если верить этой программе, то Лобанский и Каменцев знакомы давно, и хорошим это знакомство не назовёшь. Они лютые конкуренты, хотя, вроде бы, с первого взгляда и не скажешь.

– Какие ж они конкуренты? Один коллекционер, второй – консультант, движутся по соседним параллельным дорогам. Понимаешь? Соседним, но параллельным.

Бекетов пожал плечами.

– Как известно, и параллельные прямые могу пересечься где-то в пространстве. А в данном случае всё гораздо проще: несколько раз эти двое сталкивались лбами. Дорожка-то узенькая, как ни велика Россия, а антикварных вещей число счётное.

– Звёзд на небе тоже число счётное, но никто же не считает!

– Та-ата, ну не надо. Мы ж не о стандартных вещах говорим, не о массовке. Даже тот же самый знаменитый Фаберже, вернее, не он сам, а его мастерские, делали вполне себе ширпотреб, вроде столового серебра. А наши господа интересуются исключительно раритетами, которых много не бывает. Ну вот и пересекались.

– И пересеклись, – мрачно сказала я. – Тут в Бежицах. Осталось только устроить им свидание в моей кухне, и картина будет дописана. А на кого работает этот… Тайсон, программа не установила?

– Пока нет, данных мало. Но установим, дай срок. Или сам Тайсон расколется.

Тут заиграла мелодия в моём телефоне. Вздрогнув, мы оба уставились на него, потом я наклонилась к экрану и прочитала: «Владимир Всеволодович».

– Ну вот. Это «Ролекс», – я вцепилась в край стола.

– Не будешь отвечать?

– Буду. Надо. Иначе я попросту рехнусь, – ткнула пальцем в имя звонящего и включила громкую связь. – Слушаю.

– Добрый день, Татьяна Константиновна, это…

– Добрый день, я поняла.

– Скажите, пожалуйста, у вас определилась программа на завтра? Вы сможете с нами встретиться?

– Да, смогу, только если мы закончим встречу до четырёх часов. У нас в школе репетиция праздника.

– Мы сможем быть у вас примерно в половине третьего, так что времени должно хватить.

– Хорошо, к этому времени я вернусь. До завтра.

И отключилась, не ожидая ответного прощания.

Хмыкнув, Стас спросил:

– Мне-то покажешь, чем они так интересуются?

– Да ради бога!

Балалайка-пикколо Бекетова не впечатлила вообще, он только плечами пожал:

– Ты же была в нашем музее Андреева? Там точно такая же, и тоже налимовской работы. А это что? – он раскрыл самоучитель, долго пытался прочитать витиеватую надпись на форзаце, потом как-то вдруг взял и разобрал; а разобрав, присвистнул. – А вот это, я так думаю, куда большая ценность. Как только звучат имена из первого десятка, так сразу стоимость повышается на порядок. Ты точно знаешь, что они интересовались именно балалайкой, а не этой книжицей?

– Сто пудов. О самоучителе речи не было, и я даже показывать им его не стану. Собственно, поэтому я и предположила, что дело тут не в этой вещице, а в тех самых пиастрах, к которым служили паролем инструменты из этого набора. Только я даже под пыткой не смогу сказать, что это было и в какую сумму оценивалось…

– Знаешь что, давай-ка ты спать ложись, – он встал, поднял меня и повёл умываться, приговаривая. – Знаю я твой характер, сейчас накрутишь себя опять до рыданий, и утром встанешь красивая до невозможности. Кстати, а куда это ты с утра собираешься?

– В монастырь. Понимаешь, – я даже остановилась над раковиной с зубной щёткой, намазанной пастой. – Понимаешь, все эти «Ролексы» преходящи, а если я не научусь пользоваться даром, он меня просто… просто съест изнутри.

– Твою бабушку же не съел?

– Мне настоятельница обмолвилась, что у бабушки был дар совсем другой направленности, и довольно слабый. Вера горела как факел, а Александра – как свечка. Ровно, хорошо, но не сильно. Думаю, ей это было обидно, она же всегда была самолюбива, вот и не стала развивать. Но судя по дневнику, всё-таки пользовалась…

– Таточка, зубная паста засохнет, – прервал мои рассуждения практичный Бекетов.

Я в зеркале показала ему язык и стала возить щёткой по зубам.

* * *

В мою дверь постучали ровно в половине третьего. В который раз я подумала, что нужно поставить электрический звонок, совершенно непонятно, отчего это не принято здесь, в Бежицах?

– Проходите, можно не разуваться, просто ноги вытрите, – сказала без особого радушия. – Прошу простить, гостиной у меня нет, её функции выполняет кухня. Присаживайтесь. Кофе?

– Спасибо, с удовольствием, – улыбнулся старший из визитёров, вальяжный, даже красивый мужчина с совершенно седой головой и тёмными бровями. – Прямо воспоминания из юности – разговоры на кухне, обязательная часть жизни советской интеллигенции. О, вы варите в джезве? Когда-то был у меня друг из Стамбула, он уверял, что только в джезве можно сварить кофе с душой.

Улыбнувшись в ответ одними губами, я поставила на стол кофейные чашки, сахарницу, вазочку с печеньем. Разлила кофе и села сама.

– Итак, Татьяна Константиновна, можем ли мы взглянуть на унаследованный вами предмет?

– Разумеется. Вы ведь для этого и приехали? Минуту, балалайка лежит у меня в спальне, туда не приглашаю.