Здесь все взрослые

– Можно мне сказать? – подала голос Портер. – Я не просила, чтобы ты его бил. Это не его ошибка, а моя. Я плакала не потому, что злилась на него, – я злилась на себя. – Она перестала лить слезы и взяла себя за живот.

– Я и бить-то его не собирался! – крикнул Эллиот. – Бить – вообще не мой метод. Перестарался по части защиты ближнего.

Ники прикоснулся к Сесилии.

– Дорогая, прости меня. Прости. Мы все сделали через задницу. За тобой никакого греха нет, знаю. Если не считать, что ты ударила девочку в лицо. Бить человека по лицу – не дело. – Тут он окинул яростным взглядом брата, однако в глазах Эллиота мелькнул веселый огонек. – Я знаю, все, в чем тебя обвинила Катрин, – неправда. Я просто хотел уберечь тебя от разных напастей. А ты решила, что мы тебя просто бросили. Мы всегда с тобой, дорогая доченька, мы не бросим тебя никогда. Понимаешь? Никогда.

У Сесилии защипало в носу. Она отвернулась от отца, уставилась в стену за его спиной. В углу обои плохо склеены, как раньше она не замечала – два листа сошлись неровно, и рисунок точно споткнулся, сбился. Заикающийся букет цветов. Когда отец был в ее возрасте, как он представлял свое будущее? Мальчики вообще мечтают о женитьбе, о детях? А девочки? Только не Сесилия. В мечтах она видела, как под ее окнами идут городские автобусы, грузовики с мусором. Мечтала о подругах. Она не думала о том, чтобы быть счастливой или грустной, ей просто хотелось быть нормальной, иметь нормальных родителей. Робин дала ей почитать книгу об Элизабет Тейлор и одном из ее мужей, об их бурном романе. Сесилия сначала увлеклась – сплошные самолеты, шикарные гостиницы, крутые тачки, – но вскоре читать бросила, потому что дети и домашние животные Элизабет Тейлор всегда оставались на втором плане, она их начисто игнорировала, знай себе швыряла цветочные горшки в голову своего возлюбленного. Сесилии ближе детские книги Ричарда Скарри, где родители всех сортов и мастей всегда помогают детям чистить зубы или спасаться от взбесившегося грузовика с кетчупом.

– Робин сегодня пригласила меня на ужин, – сообщила она. – Можно я пойду?

– Конечно, – ответил Ники. Он протянул Сесилии руку, она ее приняла, и он крепко стиснул руку дочери. – А кто эта Робин?

Зазвонил колокольчик, все обернулись. Берди бедром открыла дверь, в одной руке – бутылка вина, в другой – букет цветов. Астрид и Берди не скрывали своих отношений, но не скрывать – еще не значит действовать в открытую. Чем дольше прячешь что-то от света, тем непристойнее это выглядит, однако ничего непристойного в Берди нет – трудолюбивая, добрая, веселая и прекрасная женщина.

– Берд, – только и сказала Астрид.

Эллиот, сидя рядом с Венди, постукивал ногой и слегка дергался, будто в голове играла музыка, которую слышал лишь он. Все сидели рядышком, как пассажиры в электричке в час пик, только они никуда не ехали. Он стиснул зубы – привычка еще с подростковых времен, когда он много на что сердился. Но почему? Почему ему не помогла мама? Сейчас легко оглядываться на прошлое и видеть, как пройти через лабиринт, куда сложнее просто идти по нему в реальном времени.

– Насчет того, о чем ты упомянула, – обратился Эллиот к Астрид, продолжая ритмично покачиваться. – Я думал об этом. О том, что ты тогда сказала. Я помню. Его звали Джек. И помню, что ты тогда заявила. Но я от этого далек. Ничего не было. Во всяком случае, ничего серьезного, просто… – На лице Эллиота возникло странное выражение. – Не совсем просто говорить о таких вещах с мамой, да не важно. Мне кажется, это что-то значило для Джека, но никак не для меня, понимаешь? Так что если ты и должна извиняться, то не за это.

Астрид вся обратилась в слух.

– За что же?

Эллиот кивнул, стараясь побороть в себе что-то.

– Ты сказала отцу, у меня не хватает ума, чтобы стать адвокатом. По крайней мере хорошим. Вы сидели на веранде и смеялись, обсуждали, какой у вас сын придурок.

Пальцы Астрид взлетели ко рту.

– Что я сказала? Когда? По-моему, ничего такого я не говорила.

– Говорила. Это было летом, я начал работать в Гудзоновой долине. Вы с отцом сидели на веранде, а я был в кухне и все слышал. Отец смеялся. Но он был огорчен, я это чувствовал. А ты говорила серьезно. И вот за это тебе стоит извиниться, а вовсе не за то, что меня пытался поцеловать какой-то пацан, когда мне было четырнадцать или около того.

– Черт, – вылетело у Портер.

– Да уж, – подтвердил Ники.

– Конечно, плохо, что у меня начинается паралич всякий раз, когда надо принимать решение, заниматься чем-то по своему выбору, но это и правда трудно, когда знаешь, что даже твои родители считают тебя полным придурком.

Астрид покачала головой, у нее отвисла челюсть.

– Нет, дорогой мой, что ты! Неужели я такое сказала? – Она потянулась к Эллиоту мимо Сесилии и Ники, взяла его за запястье. – Боже мой. А бедная Барбара! Мне было так стыдно – не за тебя, а за свою реакцию, – что я стала избегать ее, избегала так долго, что забыла, в чем причина. Пока ее не сбил автобус, я даже не думала, почему недолюбливала ее столько лет! Я люблю тебя, – выдохнула она.