Здравствуй, труп

Нынешняя ночь должна была стать решающей, вчера Павел методично внушал дочери, как она должна привести план в исполнение и что делать потом. В заключении он пустил в ход тяжелую артиллерию и рассказал ей о ведущейся за ним слежке, сгустил краски, описывая пугающую перспективу ареста со всеми вытекающими.

— Проклятый эзопов язык, — ворчал он. — Если б я мог говорить открыто, она бы шлепнула Екатерину как миленькая. Расслабилась на солнышке, забыла, дуреха, чем тут пахнет! Смердящий труп — это тебе, деточка, не «Шанель № 5». Отнюдь.

Говорить об убийствах напрямую он опасался, если за ним ведется наблюдение, то вариант прослушивания телефонных разговоров тоже не исключен.

С самого утра Павел не находил себе места, мысли упорно вертелись вокруг Лизы. Он вспомнил читанные в юности статьи о телепатии — то мысленно слал ей приказы, то посылал все к черту и включал телевизор. Пялился в экран, силясь понять смысл транслируемых передач, через несколько минут понимал, что ничего не соображает, выключал его и принимался метаться по дому.

Градов все рассчитал и выбрал в спутницы дочери безродную воспитанницу детского дома Катю. Случись с ней чего, некому будет вспомнить, что Катерина вообще когда-то существовала. Следуя его плану, Лиза должна была по приезде уговорить глупенькую Катерину (Павлу казалось, что его продавщица остановилась в своем развитии лет этак в десять) поменяться именами с невинной целью: запутать назойливых курортных поклонников и спокойно наслаждаться интрижками. Собственно говоря, ничего предосудительного в такой тактике нет, женщины часто называют пляжным плейбоям не свои имена и одаривают их несуществующими номерами телефонов. Итак, все в отеле уверены, что Лиза — это Катя, а Катя превратилась в Лизу. Все гениальное — просто!

Накануне убийства Лиза должна была основательно подпоить «подругу» в баре, каждый раз добавляя в ее бокал лошадиную дозу снотворного, потом прилюдно разыграть сцену ссоры с Катериной, якобы на почве дележа очередного поклонника. По возвращении в номер дождаться, когда Катя крепко заснет и задушить ее подушкой. Затем быстро собрать вещи, оставить в сумочке Кати свой паспорт и исчезнуть. «Затаишься где-нибудь на окраине Бангкока, выждешь время и рванешь в Европу. Поддельный паспорт у тебя есть, денег я тебе дал достаточно. Устроишься», — втолковывал он дочери. Единственный неприятный момент, по мнению Павла, состоял в том, что Лизе необходимо было обезобразить лицо продавщицы.

— Понимаешь, когда все случится, Интерпол обязательно перешлет фотографии тела ментам. Вы одного роста, обе брюнетки, и это замечательно. Но лицо должно быть неузнаваемым, поняла? Все должны быть уверены, что погибла именно Елизавета Градова. Потом безутешный отец едет за телом зверски убитой дочери, — тон Павла сделался ерническим, — привозит его в запаянном гробу, хоронит и убивается над могилой. Все шито-крыто. А там видно будет. Если меня и возьмут, если докопаются до всего, что мы тут накуролесили, то хоть ты будешь в безопасности. Да и матери незачем знать, как мы тебя спасли. Дура она. Меньше знает, лучше спит.

Лиза тогда перепугалась не на шутку, долго молчала, потом спросила дрожащим голосом:

— Что я должна сделать с ее лицом?

— Возьмешь лезвие и иссечешь его так, чтоб живого места не осталось.

— Ты с ума сошел? Не смогу я, — вскрикнула Лиза, отмахиваясь от отца, как от прокаженного. — Я не маньячка.

— То есть пятнадцать лет строгого режима за преднамеренное убийство и кражу в особо крупных размерах тебя устраивает больше? — вкрадчиво сказал Павел. — Сможешь, милая. Жить-то хочешь, нет? — в его голосе зазвучал металл.

Глаза Лизы покраснели, две светлые дорожки слез прочертили впалые щеки, она тяжело вздохнула и кивнула.

— То-то же. Куда ты денешься. Сможешь, — жестко проговорил Павел и грохнул ладонью по столу.

— И перестань ныть. Отступать некуда. Нужно идти до конца.

Вспоминая тот разговор, Павел содрогался. Господи, куда все это заведет их? Он не хотел об этом думать. Поздно. Поздно и страшно. И изменить ничего нельзя.