Здравствуйте, доктор! Записки пациентов

Фима вспомнила маленького задумчивого мальчика, который всегда ходил с книгой под мышкой. Несмотря на это и на кажущуюся его щуплость, задираться с ним никто не смел. Коля ходил в секцию самбо и мог за себя постоять. Записался он туда после того, как его отлупили мальчишки из старшего класса, просто так, забавы ради. С тех пор, ежедневно упорно тренируясь, Коля мог ответить обидчику, хотя первым никого не бил. Один раз он даже пригласил Фиму в кино, но та отказалась, боясь гнева матери. Дружить они не дружили, но мальчик никогда ее не задирал и не смеялся над ней, над ее внешностью и торопливой семенящей походкой.

А Николай вспомнил маленькую испуганную девочку, которую ему всегда хотелось защищать. Сестренка его умерла маленькой от воспаления легких, а Фима напоминала ему о ней своими большими глазами и трогательной беспомощностью. Маленький Коля стеснялся своих чувств и, получив один раз отказ, больше не решился к ней подойти.

— Вот такие, Серафима, у меня дела, — сказал он. — Я даже не знаю, что мне теперь делать. Девочку я, конечно, заберу, но надо искать няню. Говорят, что в этих фирмах по найму много плохих женщин, по телевизору такие ужасы показывают. У бедной девочки никого не осталось. Зарина была женой моего сводного брата Стефана. Всю его семью и его самого вырезали по кровной мести. Зарине, беременной, удалось сбежать, и я приютил ее. Но судьба настигла ее и здесь. — Он помолчал. — Я предлагаю вам, — вдруг решился он, — стать няней для моей приемной дочери Зарины. Вы медсестра и знаете, как ухаживать за ребенком. Я давно вас знаю. Насколько я понял, вас здесь ничто не держит? Я буду платить вам больше, гораздо больше, чем вам платят. — Он умоляюще посмотрел на нее. — Ваша мама жива? Вы замужем? Дети?

Фима отрицательно покачала головой.

— Вот и ладно, — устало произнес Николай. — Собирайте вещи. Да, и не забудьте мне список того, что нужно для ребенка. Мне все привезут. Я вас подожду в машине. Здесь я девочку не оставлю. Отвезем ее в нормальную клинику. Я договорюсь прямо сейчас.

А в это время дежурный врач лихорадочно строчил объяснительную на имя главного врача роддома. Временами он истово крестился и бормотал вполголоса:

— Господи, помилуй, Господи Иисусе! Помилуй мя, как там дальше, а — грешного!

Вообще-то врач он был неплохой, только затурканный жизнью и нервной, вечно орущей женой, уставшей от нищеты, тяжелой работы и лентяя сына на шее.

— Ну что? — обернулся он к вошедшей Фиме. — Как там ее муж, будет подавать на нас в суд?

— Вроде нет, — сказала Фима.

Ей вдруг стало неприятно суетливое и нервное подергивание врача, его бегающие глаза и даже капелька пота, катящаяся по виску. Неумение достойно принять трагическую ситуацию смерти Зарины делало его жалким. Почему-то именно сейчас ей шибануло в нос неприятно затхлым запахом пережаренного в автоклаве белья и пеленок.

— Он берет меня на работу, няней. Я ухожу, — все еще вбирая в себя эту новость, смакуя ее и пробуя на вкус, сказала она.

События последней ночи казались нереальными. Фима не могла еще осмыслить их до конца. Она быстро прошла в сестринскую, сняла с себя халат, надела мышино-серое, еще мамино пальто, подхватила свою сумку и, не оглядываясь, ушла.

Ровно через два года Борис Филиппович шел после работы по аллее парка. Бабье лето было в полном разгаре. Золотисто-багряные листья лениво покачивались на деревьях. Легкий, почти незаметный ветерок сдувал их под ноги прохожих, устилая перед ними шуршащий, по-восточному яркий ковер. В парке раздавались веселые голоса малышни, окончившей свои занятия в школе и ловящей последние чудные деньки, зарываясь с головой в медвяные пирамиды опавшей листвы. Шедшая впереди него женщина с ребенком показалась врачу странно знакомой. Стройная фигурка, рассыпавшиеся по спине каштановые волосы, ладно сидевший на ее теле белый джинсовый костюм, непринужденность в жестах и походке… «Может, бывшая платная пациентка?» — подумал он. Борису Филипповичу стало любопытно, и он решил обогнать их, чтобы увидеть лицо женщины. Ему захотелось вспомнить — кто это. Он, торопясь, обогнал их и незаметно обернулся. И узнал ее сразу, несмотря на то, что она сильно изменилась. Колоссально изменилась!

— Серафима! — позвал он нерешительно.

Она подняла глаза и увидела его. Ни в лице, ни в душе ее ничто не дрогнуло. Прошлое давно было прочитано, и эта книга уже закрыта навсегда. Открыта теперь другая, которая только пишется.

— Да, Борис Филиппович, это я, — спокойно сказала она.

— А вы изменились, — задумчиво протянул он. — Похорошели. Вас не узнать. Это она? — кивнул он на девочку.

— Да, это Зарина.

— А я, знаете ли, после той истории от рожениц ни на шаг, как бы чего ни случилось. Даже сна по ночам ни в одном глазу. Поверите ли, теперь все ко мне попасть стараются, хвалят, да-с. А спасти цыганку все равно бы не удалось тогда, это уже после вскрытия выяснили. Да вы же знаете — патология крови. Но у меня до сих пор что-то давит внутри, вот здесь, — показал он на грудь.