Здравствуйте, я Лена Пантелеева!

— Так чего вы ждете? Опрашивайте! И еще! Все материалы передадите товарищу Буренке.

— Кому?!

— Вы не ослышались. Фамилия такая у товарища.

— Гм… — Эсллер снял очки, протер вытащенным из кармана платком — а как ваша фамилия, товарищ? И на каком основании я должен кому-то что-то отдавать?

Оглянулся. За спиной никого. Строго воззрился на бойца с винтовкой — боец пожал плечами, вытянулся по стойке смирно. Эсллер дернулся к выходу, поскользнулся на картофелине, в полголоса выругался: — Ах синд! (чтоб тебя) — прошел в другую комнату, к выбитому окну, выглянул вниз, стараясь не задевать острых краев осколков. Свисающая веревка, крыша в почти сошедшем снегу, на нем цепочка следов и пустая улица. Да уж, гениально и просто. А он полный лолл (дурак)!

Опять узкие улочки, тупички, пустые темные дворы. Хриплый возглас вырывается из легких:

— Ли! Стой! Агафья отстала!

Остановился, подождал, но Агафья не вставала, темным ворохом одежд привалилась к стене, голова опущена вниз, лица не видно.

Трогаю за плечо:

— Агафья! Нужно идти!

Она подняла голову, посмотрела, а я опустил руку — видел я уже такие взгляды, видел. Так смотрят, когда видят что-то обычно недоступное, когда одной ногой стоят уже там, в пустоте.

— Куда тебя?

— В живот меня, Леночка. В самую требуху. Вы идите, мне недолго уже осталось, я чувствую… Скоро все кончится…

Присел рядом на корточки, привалился затылком к стылому камню стены. Нелепо, боже мой, как нелепо! На мне с Ли ни единой царапины, а ту на тебе! Всего одна шальная пуля… И в живот. Сам ведь хотел, без боли, а не вот так. Обидно. Планы все мои, морды ГПУшные, нарушили. Тут бросать придется тело. А где тело, то там и дело. Следы.

— Леночка, скажешь старухе, перед смертью… Как тебя кличут на самом-то деле? И кто ты такая, вся такая…

— Прости, Агафья Ивановна, не скажу. Да и рано тебе умирать, найдем доктора, пулю вытащим, отлежишься… Еще мужика тебе найдем. Кузнеца, например. Или бойца Красной Армии. Хочешь мужика, Агафья?

Я беззастенчиво лгал, нес бред, а она лишь слушала и молчала. Потом с усилием повернула голову ко мне, взглянуло пронзительно прояснившимися от того света глазами:

— Вот все вы, мужики, такие… Ничего никогда не говорите, слово из вас не вытянешь…

Я вздрогнул, а она вдруг всем телом вытянулась и ее подбородок безжизненно упал на грудь. Скончалась. Что ж, земля тебе пухом, Агафья Ивановна. И прости, что так, в подворотне. Ли сумрачной тенью навис надо мной:

— Госпожа, надо идти.

— Идем Ли, идем… Сейчас вот отдохну минутку и сразу пойдем.

— Госпожа?

— Да, Ли?

— А куда мы пойдем?

— Куда? В Москву, Ли, в Москву. Мы пойдем в Москву!

Глава третья

«С крахом СССР в 1991 году Москва потеряла положение как столица империи, но она осталась столицей России и одним из главных городов мира».

Из реферата ученицы 9 «б» класса школы № 274 Дегтяревой Екатерины.

«Москва! Как много в этом звуке для сердца русского слилось…». Слилось, сбродилось и вылилось на многострадальную землю. Прямо на голову ничего не подозревающему русскому народу. А спать не надо, не надо медитировать посреди поля над колоском пшеницы, не видя ничего дальше подола собственной жены, нарезанной «обчеством» межи и тына с глиняными крынками на кольях. Смотреть надо внимательно по сторонам и с опаской принимать все исходящее из больших городов. Сколько раз говорили — лучше меньше, да лучше. И ни разу никто не сказал — лучше больше, да похуже. Не нашлось таких, гм, изрекателей.

А что могло изойти из колоссального мегаполиса, многомилионного города, в который за годом за годом, век за веком шли, плыли, ехали, несли свои надежды, прожекты, мечты, свою радость и горе, зло и добро люди, количество которых просто не поддается исчислению? Страшно представить, да и не хочется. Я практик, а не теоретик, поэтому свою и Ли лепту, привнесенную в этот титанический бродильный чан, я предоставлю высчитывать тем, у кого много времени и нет никаких других дел. И за которыми не гонятся разные товарищи из всяких аббревиатурных контор.