Здравствуйте, я Лена Пантелеева!

Я забрался с ногами на кровать, накинул на плечи теплое шерстяное одеяло, плотно укутался. Пепельницу пристроил рядом, задумчиво покрутил в пальцах коробку с дамскими длинными папиросами. Курить или не курить? Не буду, и так по две пачки в сутки летит, а мне скоро понадобится свежее дыхание для быстрого и продолжительного бега, а вовсе не для понимания. Что же тогда мне делать? До ужина еще три часа с половиной, стрелки часов ползут медленно, улиточно, и заниматься ну совершенно нечем. Пол я протер, руки вымыл, газет мне не дают, а на просьбу принести книг, приволокли «Гаргантюа» Франсуа Рамбле, сборник трагедий Вольтера, обе книги на французском языке, и стихи Брюсова на немецком. Издеваются, что ли? Хотя стихотворение «На островах Пасхи» на дойчланде звучит шикарно. Особенно вот эти строки: «Мы кто? — Жалкий род без названья! Добыча нам — малые рыбы! Не нам превращать в изваянья камней твердогрудые глыбы!».

«Wir wer? — Armseliges Geschlecht ohne Benennung! Beute wir — geringe Fische! Nicht uns zu transformieren in Standbilder der Gesteine der tverdogrudye Scholle!»

Трансформер, штанбилдер дер твердогрудые! Вот так. Я вначале и не понял, а потом ржал, наверное, почти полчаса взахлеб. Не знаю, кто издатель и кто переводчик, нет имени на титульной странице, но что редактор ленивая сволочь, это совершенно точно. Твердогрудые! Шулле! Блин, дайте мне пистолет, я застрелюсь, нафиг!

Синица тогда долго сопел и смотрел на смеющегося меня, потом позвал Михалыча и мишка-топтунишка, открыв «кормушку», ласково уговаривал меня успокоиться. Понимаю их беспокойство — сойти с ума натуре тонкой и ранимой — это я о себе говорю, если что, — когда в любую минуту эту натуру могут выдернуть на допрос или расстрел, ничего не стоит. А «мишку» и «мокрицу» за это по голове товарищ Саша-Стилет не погладит. Скорее оторвет ее обоим и приставит к нижним частям тел. Но беспокоятся они зря, это просто настроение у меня хорошее. Присутствует полная сердечная гармония и благорастворение в небесах, или как-то там по-другому, точно не помню.

Странно, да? Сижу в камере, взяли с оружием в руках, трупов за мной пара штабелей, не считая всяких сопротивлений, диверсий и подрывов советской власти вкупе с провокациями разными, выход отсюда только один — до ближайшей стенки, а у меня улыбка с лица не сходит. Очень странно и одновременно никаких загадок. Говорил же на складе, мысленно, что пазл сложился? Говорил. Вот и наслаждаюсь сейчас ясностью ситуации и определенностью цели. А то существовал непонятно для чего и зачем, по течению плыл, и не мог понять, для чего Он меня выдернул из умирающего тела и засунул сюда. Протащил сквозь время и пространство за шкирку как щенка и бросил.

«Почему, почему ты меня покинул?».

Теперь мне ясно, почему. Ну, наверное. Мне так и кажется, что Он нес меня как грязную тряпку, одними кончиками пальцев. Донес, втиснул комок мерзости в Леночку и оставил в покое, руки марать не захотел, но дал шанс исправить. Не все, но многое. Или сделать по-другому. Не исповедуемы пути Его. Разговор на складе подарил множество разных вариантов будущего. Можно свить веревку из простыней и быстро вздернуться, пока меняется охрана. Пятнадцати минут хватит за глаза. Можно улояльничаться к Советской власти в лице Стилета и его хозяина, верно гавкать, идти в ногу и вести свою игру. Можно… Да многое можно. Выбор, так сказать, не ограничен.