Зеленоглазка

Долго я глядела на него в безмолвии. Впервые после нашей женитьбы мы открыто выяснили отношения. Со временем я научилась не говорить при нем о Розе ничего, кроме слов похвалы. Но тогда я не была еще так покладиста и не усвоила урок. Меня разбирало зло.

Адам нашел трубку и набил ее. Он несколько раз взглянул на меня, пока зажигал ее. Думаю, он раскаивался. К моему удивлению, Адам заговорил первым.

– Джон Лангли не так уж плох, – сказал он. Слова прозвучали увертюрой к примирению. – Ты убедишься сама, когда придется иметь с ним дело.

– Спасибо, надеюсь, не придется.

– А что касается дома, так надо немного позаботиться о том, где ты будешь жить, пока я буду в плавании. Не здесь же, среди этого шума, да и рента здесь немалая. А он может отдать дом за бесценок.

Я спрыгнула с кресла.

– О чем ты, Адам Лангли? Какой дом? Где?..

Он посмотрел на меня с видом победителя, не торопясь со своей новостью, уверенный, что теперь уж я буду полюбезнее и что у меня нет больше повода дуться на него.

– Он говорит, правда, что домик небольшой. Всего три комнаты, которые еще нужно убрать и обустроить.

Я схватила его за грудки и чуть было не начала трясти.

– Где?

– За магазином Лангли. За той улочкой, что между магазином и складом. Там, где конюшни. Не Бог весть что, конечно, но думаю, это только временно, пока у нас не будет достаточно денег, чтобы подыскать себе собственный дом…

Я продолжала улыбаться и кивать, слушая его, но у меня возникло дурное предчувствие. Не знаю точно почему, но мне не хотелось жить в доме Джона Лангли в конце маленькой улочки, которая называлась Лангли-Лейн.

– Он дал мне ключ, – продолжал Адам, – так что надевай шляпку, и мы сразу же отправимся посмотреть дом.

Мы шли через рынок, Адам вел меня под руку, как и подобало новобрачному, по-собственнически и чинно – как будто мы никогда не произносили имя Розы Магвайр. Он продолжал говорить о доме.

– Конечно, это только временно. Мне не нравится быть арендатором. У каждого должен быть свой собственный дом.

В этом был весь Адам. В нем смешивались безрассудство и осмотрительность, побуждающие его на все добродетели, что взрастил и сохранил его стойкий и бережливый народ. Но он унаследовал и его огонь, неожиданную вспышку безрассудства, когда все можно Поставить на карту или восстать против несправедливости. Кто бы смог представить этого респектабельного, почти напыщенного человека, который шел сейчас рядом со мной, среди тех, кто бросился на защиту форта на Эврике? Но таков был Адам.

На аллею между магазином Лангли и складом легли густые тени. Запертые витрины казались неприветливыми и мрачными, грузовые отсеки склада были тоже закрыты и темны. На этой улочке всегда пахло лошадьми: запряженные в большие телеги Лангли, они стояли здесь с утра до вечера. Повсюду валялись солома и навоз. Мы пробирались дальше за магазин, туда, где переулок немного расширялся и образовывал что-то вроде двора. Прямо к нему выходили конюшни для лошадей, что возили телеги Лангли.

– Раньше в этом доме жил сторож, – рассказывал Адам. – Но он умер. Новый сторож родом из Флемингтона и не стал перевозить сюда семью. Лангли говорил, что старик жил здесь почти двенадцать лет один.

Домик оказался крошечным, деревянным и даже некрашеным; он почти прислонялся к стене магазина. Единственная дверь выходила прямо во двор, а два незашторенных окна были завалены коробками. Прямо через двор на целых три этажа над домиком высилась глухая стена склада. Адам отпихнул коробки и отпер дверь; раздался недовольный скрип петель, и ему пришлось с силой на нее надавить, так как прямо у порога валялись груды газет. Мы протиснулись внутрь.

Уютный коридорчик вел в три комнаты; во всех них валялся хлам, оставшийся от старика. Пахло старьем, где-то в углу возились крысы. На полу в передней валялись ржавая кровать и изъеденный крысами матрац. Рядом с очагом виднелась кирпичная печь, имелся насос для воды и ведро под ним. Пробравшись через груды мусора, Адам принялся качать воду. Вскоре ржавая струя брызнула ему на брюки.

– Работает, – сказал он, с надеждой глядя на меня.

Я подошла помочь ему вытереть платком брюки, но он не дал. Он схватил меня за руку и заставил посмотреть ему в глаза.

– Ну что, Эмми? Сможешь здесь жить? Я пожала плечами.

– Ты забыл, что я пришла с приисков? Главное, здесь есть крыша над головой – пусть даже дырявая, пусть будет сыро, но все же она есть, и думаю, мы ее починим. Для начала достаточно.

Неожиданно он в отчаянии вскинул руки, показывая на покривившиеся от дождя половицы, осевшие дверные косяки, ржавый насос и доверху заполнившие комнаты груды газет, тряпья, старых котелков и выброшенных из магазина сломанных стендов.

– Так не пойдет, – сказал он. – Я не могу тебя здесь оставить.

– Мы все уберем, – возразила я. – Мусор сожжем. Ты и не узнаешь этот дом, когда мы хорошенько все выскоблим и заведем пару кошек.

Он смотрел на меня, все еще сомневаясь, но в то же время с надеждой.

– Ты сможешь, Эмми?

– Да, – ответила я.

Адам сдвинул на затылок шляпу.