Зеленые горы и белые облака

В Уголке Дурова на сцене Театра зверей происходило прощание с Леонтием. Леонтий — в смокинге, белой рубашке и красной бабочке — выглядел светло и торжественно, как будто приготовился вести детский утренник.

Сквозь траурную музыку прорывались ликующие звуки фонограммы спектакля, который шел на соседней сцене. Его никак нельзя было отменить — билеты-то распроданы! Смех и рукоплескания неслись — с той сцены на эту, медвежий рев и ржание лошадей. Актеры, отработав номер, в гриме, в клоунских костюмах, запыхавшись, взбегали по лесенке и вставали у гроба в почетный караул.

Над этой карнавальной мизансценой на экране возник Леонтий, живой, с белой бородой, в красной шубе и шапке, отороченной белой ватой, а с ним Топтыгин и Огурец. В последний раз — втроем — они вышли на сцену и поклонились.

Еще минуту или две на экране оставалось сияющее лицо Леонтия, словно из того, неведомого нам уже измерения он услышал наши аплодисменты.

— После тяжелой продолжительной болезни… скончался… — начал панихиду дежурный распорядитель. — Кто хочет проститься… — И он показал на микрофон.

Тут к изголовью Леонтия с корзинкой роз приблизилась девушка, хотя, если называть вещи своими именами, она выскочила из толпы, как черт из табакерки.

— Он не болел! Он сгорел!.. Мгновенно! Мы не успели опомниться! — Она вдохнула и задержала дыхание, будто ей не хватало воздуха. — Не знаю, Леонтий Сергеич нас полюбил или нет… А мы, актеры театра «Апарте», его на всю жизнь полюбили!..

— Это Инга? — я тихо спросила у Сонечки, она кивнула.

Тогда я вышла к микрофону и произнесла — на весь театр, а может, и на весь мир:

— Конечно, он вас полюбил. Буквально на прошлой неделе он мне звонил, говорил, что вы потрясающая актриса, что вас ждет великое будущее, и звал меня к вам на спектакль. Но я его не услышала.

Я опустила голову: ковровое покрытие сцены сплошь было исцарапано медвежьими когтями.

На кладбище, когда бросали горсти земли на крышку гроба, Инга отломила от стебля и бросила вниз головку гвоздики. Цветок быстро засыпало землей.

Меня тянуло к ней. Я как-то непроизвольно держала ее в поле зрения. И вдруг решила подойти и сказать:

— Когда ваш спектакль? Я приду.

Но остановила себя. Это было бы слишком драматургично.

Она сама подошла, когда мы возвращались к автобусам.

— Ну, вы приходите на спектакль.

— Нарисуйте, как дойти. — Я дала ей блокнотик, она по-детски нарисовала кривые арбатские переулки и подворотню, где приютился театр «Апарте».

— Правда, у нас заканчивается сезон, — сказала она. — Та пьеса, в которой работал Леонтий Сергеич, теперь будет только в сентябре. Я просила отменить сегодня спектакль, но билеты распроданы — придется играть. Не представляю, как получится… Мне пора идти. У меня там сложный грим.

Я говорю:

— А можно — с вами?

Я вдруг поняла, что если не увяжусь за Ингой сейчас, то никогда уж не приду, потеряюсь в переулках, сколько мне ни рисуй, заленюсь, отвлекусь. Если не сию минуту, то все.

Мы ехали в битком набитом метро. Она говорила:

— Сегодня как раз Леонтий Сергеич с Соней собирались прийти. Я его предупредила, что там только первые десять минут — детям до шестнадцати. Дальше полный порядок. «Обязательно приду, — он ответил. — Какую бы оргию ты ни учинила. А поднимется температура — сбегу из больницы!»

Когда мы попросили помочь нам со зверьем, — она рассказывала мне в переполненном вагоне, — то сразу его предупредили, что у нас с деньгами — не густо. Он ответил: «Мне так нравится ваш театр, я могу и бесплатно поработать».

…И там есть такая сцена, — улыбалась Инга, — я лежу на диване, а пес должен подбежать и лизнуть меня в лицо. А он не хотел ни подбегать, ни лизаться! Тогда Леонтий Сергеич придумал — чтобы у меня в руке под щекой был зажат кусочек мяса. С тех пор пудель мчится ко мне на всех парах и это мясо выбирает из руки!.. А всем кажется, что он лижет меня в лицо от избытка чувств!..

В присутствии Леонтия Сергеича… — она говорила, шагая по Арбату, ныряя в подворотню. — И пудель и кролик работали с ужасным энтузиазмом! Леонтий Сергеич всегда оставался до конца спектакля. В конце он переодевался в костюм дедушки Дурова и выходил со зверями на поклон. Я его прошу: «Не переодевайтесь!» Только выйти и поклониться! А он устраивал целый спектакль в спектакле. Зато какие аплодисменты были ему наградой!.. Наверное, он хотел, чтобы вы это все увидели.

Мы погрузились в полутьму подъезда («Осторожно, тут лестница!»), вход, фойе, коридор, гардероб «Апарте» оказались довольно обшарпанными. Инга подождала, пока мне дадут контрамарку, и молча, удалилась. Меня это чуточку удивило. Ни слова не говоря, повернулась и исчезла. Вроде бы не в ее духе: сумрачно как-то, неприветливо.

А у них театр — ни буфета, ничего. Негде время скоротать. До спектакля час с лишним. Даже еще номерки в гардеробе не развесили.

Я отправилась в бар на соседнюю улицу, взяла кофе, бутерброд, открываю программку и вижу: «„Сахалинская жена“. УБОЙная комедия. Продолжительность три часа».