Зеленые тени, Белый Кит

Преподобный терял равновесие: с одной стороны, его отягощала Библия, с другой — унитаристская практика. Он вцепился в книгу, но не стал ее открывать, опасаясь, что, чего доброго, наткнется на какую-нибудь потерянную главу или стих, которые смутят его ум и сорвут церемонию. Положив Библию, как кирпич, на пюпитр, он проигнорировал эту важную часть ритуала.

— Живете ли вы во грехе? — возопил он.

Последовала пауза. Я заметил, как мускулы под охотничьим костюмом Тома сжались и разжались в нескольких направлениях — чтобы стукнуть и чтобы помолиться.

Видно было, как прозрачное хрустальное веко закрыло горящий глаз Тома, стоявшего ко мне в профиль, и полностью отгородило его от дражайшего священника.

Лизин язык облизнул верхнюю губу в поисках ответа, но, не найдя оного, юркнул обратно в нейтральное положение.

— Повторите еще раз, как вы сказали?

Глаза Тома сверкали, как зажигательные линзы. Если бы он стоял на солнце, преподобный мистер Хикс уже давно бы задымился.

— Во грехе, — сказал преподобный Хикс. — Живете ли вы в нем?

Молчание.

Том ответил:

— Вообще-то да.

Лиза ткнула его в локоть и уставилась в пол. Раздалось сдавленное покашливание.

— О, — сказал преподобный мистер Хикс. — Ну да ладно.

Затем последовала не церемония, а проповедь, и не проповедь даже, а лекция. По теме «грех», на примере брачующихся. Преподобный не стал подробно останавливаться на особенностях одежды, но все присутствующие остро ощутили надетое белье и удушающие галстуки. Он то отклонялся от темы, то возвращался к ней. И то грешно, и это, грехи любовников и будущих мужей и грехи обманутых невест. Где-то через час он забыл, куда подевал церемонию. Потом нашел ее боковым зрением в пристальном взгляде Тома. Мистер Хикс засомневался и готов был вернуться к чистому греху, если грех вообще может быть чистым, но тут Джон положил этому конец.

Он уронил один костыль, и тот грохнулся об пол.

— Том и Лиза, берете ли вы друг друга в мужья и жены? — воскликнул преподобный мистер Хикс.

Наконец-то! Никто не слышал выстрелов и не видел ни крови, ни ран. Три десятка глоток одновременно вздохнули. Преподобный хлопнул по своей заново переписанной унитаристской Библии, состоявшей в основном из пустых страниц. Завсегдатаи паба и местный люд прильнули к окнам и отпрянули — словно от удара молнии — от наэлектризованных взглядов Тома и от потупленного взора стоявшей рядом Лизы, к которой возвращалась краска стыда. Преподобный бросился за шампанским. По какому-то недоразумению, никогда не находящему объяснения в Ирландии, дешевое пойло вышло наперерез хорошему шампанскому.

— Не это. — Преподобный отпил, поморщился и показал бокалом: — А то, другое, ради всего святого!

Только после того, как он промочил горло, щеки его зарумянились и в глазах заиграли искорки.

— Ну! — закричал он Тому. — Вот это, я понимаю, работа! Еще шампанского!

Взметнулся лес рук с пустыми бокалами.

— Леди и джентльмены! — возвестил Джон, напоминая им о приличиях. — К шампанскому полагается торт!

— Джон! — всполошилась Рики. — Только не это!

Слишком поздно. Все обратили свои голодные взоры на запыленное свадебное лакомство, дожидавшееся этого момента целых восемь дней.

Джон с палаческой улыбочкой поигрывал ножом. Лиза взяла нож так, словно только что вытащила его из своей груди и желает воткнуть обратно. Вместо этого она повернулась и склонилась над томившимся в ожидании тортом. Я подошел поближе, чтобы посмотреть, как с глазированной поверхности взлетит облако пыли, поднятое дыханием Лизы.

Она вонзила нож в торт.

Торт безмолвно упорствовал.

Он не резался и не расслаивался, а лишь нехотя позволял откалывать от себя осколки и крошился.

Лиза нанесла новый удар, и в воздух взвилась туча мельчайшей пудры. Лиза чихнула и ударила снова. Ей удалось поразить мишень и сделать четыре пробоины. После чего началась разделка. Разъярившись, она зажала нож обеими руками и учинила зверскую расправу над тортом. В воздухе носились пыль и пудра.

— Он вообще свежий, этот чертов торт? — осведомился кто-то.

— Кто это сказал? — полюбопытствовал Том.

— Не я, — ответили несколько человек.

— Давай сюда! — Том отобрал у Лизы нож. — Вот так надо!

На этот раз стала разлетаться шрапнель. Торт раскололся под его ударами и был растащен по тарелкам с жутким грохотом.

Мужчины в красных рединготах и женщины в изящных черных костюмах взирали на тарелки, усеянные изломанными зубьями — только это и осталось от улыбки красавца торта, павшего под ударами времени.

Как ни принюхивались, никто так и не уловил аромата пудры, исходящего от внутренностей убиенного торта, из которого давно уже отлетела душа.