Зеленые тени, Белый Кит

– Дом, церковь, паб, выпивка, знаки, – сказал Шоу. – Этого всего хватило бы, чтобы отравить слона и скопытить целое стадо. Я признаю свою вину, отец О'Мейли, здесь и сейчас, если вы сделаете то же, кивком. Вам не нужно произносить это вслух. И дома вам наверняка не придется выпытывать у женщин признание вины, такой же острой, как их локти, которые они прячут, словно ножи, под своими шалями. Что же до мистера Финна и его паба…

– А, к черту! – Я надавил на рычаг. – Виновен.

– Ирландцы… – медленно промолвил Шоу, – вот они выходят из тумана, стоят, заблудшие во тьме, и удаляются, поливаемые дождями. Ирландцы…

– Да…? – прошелестел шепоток во всему пабу.

Шоу замолк, кивнул и продолжил:

– Стоят ли в Дублине посреди сцены и каждый день разыгрывают новые пьесы? А Суфлер кто? А где Книга? И через сорок лет я узнаю ваши лица, словно вы и не умолкали. Я расслышал ваш голос. Что есть на этом острове? Бедняк на бедняке, корабли, отплывающие в Бостон и увозящие молодежь, оставляя стариков разглядывать себя в зеркалах пабов свои арктические души, отпуская в сторону философские реплики.

Ирландцы… Из самой малости они складывают целую гору: выдавите последнюю унцию веселья из цветка без лепестков, беззвездную ночь, день без солнца. Одно семя, и вырастет лес, с ветвей которого можно стряхнуть гигантские плоды разговоров. Ирландцы? Шагните со скалы и… вы провалитесь вверх!

Шоу иссяк.

Он сунул худые руки в карманы пиджака и стоял, оседлав ошалелую тишину.

– Наполеон, – тихо молвил отец О'Мейли, – и тот, уходя из Москвы, не отступал так по-джентльменски. Ирландцев когда-нибудь так хорошо дырявили или выкрашивали?

– Думаю, нет, – сказал Шоу. – Но я уже не ирландец.

– Плевать, что не ирландец, – сказал священник и оглянулся по сторонам, рассматривая фарфоровые знаки.

– Пожалуй, – сказал задумчиво Шоу, – я больше не стану ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ или ВЗВЕШИВАТЬ. Отныне мне надо только ДЕЙСТВОВАТЬ, то есть – удалиться.

– И как вы собираетесь ДЕЙСТВОВАТЬ оставшиеся десять миль пути? Глумиться над логикой? Губить души? – поинтересовался отец О'Мейли.

Шоу кивнул на знаки. Мы быстро подошли, чтобы сложить их по одному в саквояж – ОСТАНОВИСЬ, ВЗВЕСЬ и ДЕЙСТВУЙ. Но Шоу оставил одну кружку – ПОДУМАЙ.

Затем он расколол ее о дерево, как крутое яйцо, потом быстро сложил осколки от ПОДУМАЙ в ладони священника, загнул его пальцы, чтобы отныне разбитая библейская скрижаль не тревожила ни Египет, ни Финнов паб.

– Тому, кто вывел нас из тьмы, преподношу эти греховные обломки, – сказал Шоу. – Обнажаю свою шею, дабы принять топор завоевателя. Да будет он милостив.

От таких слов священник растерялся, оказавшись под этим ливнем без зонта.

– Ну же, отец О'Мейли, – сказал Дун. – Будьте же милостивы!

– А-а, какого черта! – сказал наконец священник, побледнев, но с охотой. – Шоу, вы не ведали,

что творили.

Шоу уронил саквояж.

Послышался приятный слуху взрыв, приглушенный стенками саквояжа, похожий на грохот разбитой в темноте люстры.

– Целая философская школа – вдребезги, – сказал я.

– Угощаю всех! – сказал отец О'Мейли.

– Отец, вы еще ни разу такого не делали! – воскликнул я.

– Помалкивай и жми на рычаги.

Я налил последний стакан бренди для драматурга.

– Нет, не надо. – Шоу замотал головой, от чего борода у него воспламенилась. – Час назад от первого стакана у меня выросли копыта и началась свистопляска. Пора!

Все забеспокоились.

– Нет, нет, еще рано закрываться, – обернулся Шоу. – Это мне пора. Уходить.

– Так точно! – крикнул водитель Бернарда Шоу, стоя в дверях, с перепачканными руками и осунувшийся. – Починили чудовище!

Шоу был на полпути к выходу, его практичные туфли высекали невидимые искры, когда его окликнул отец О'Мейли:

– Постойте!

Шоу задержался.

– Вы неплохой человек, – сказал, запинаясь, священник. – А я очень вспыльчив. Ваши туфли не похожи на копыта. Просто так вырвалось. Вы записали наши слова?

– Вы – себя обессмертили. – Шоу предъявил целый лист, исписанный стенограммой. – До свидания, до свидания.

Затем чертик из табакерки выскочил за дверь и направился к автомобилю. Я пошел за ним следом и услышал, как шофер спросил:

– Куда?

– К дьяволу, – сказал Шоу, не растерявшись. – То, что нам нужно. Да, к дьяволу, пожалуй.

Шофер протянул ему на заднее сиденье карту:

– Будьте любезны, найдите и дайте указания.

– Конечно! – рассмеялся Шоу. – До свидания, мистер Финн, пока!

И они уехали.

Гебер Финн закончил свой рассказ и умолк. Мужчины, выстроившиеся вдоль стойки бара и исполнявшие роль слушателей, погрузились в такое же молчание.

Затем кто-то поднял одну мозолистую ладонь и захлопал ею по другой натруженной ладони. Потом еще один энтузиаст захлопал в ладоши, а за ним последовали прочие неверующие, которые уверовали если не во что-то другое, то хотя бы в Финна, пока во всем пабе не посыпалась пыль с люстр и не перекосились картины.

Финн налил мне, и я спросил:

– Это все было на самом деле?

Финн оцепенел, словно прикоснулся мокрыми пальцами к замерзшей трубе и не может оторвать.

– Ну, я хочу сказать, – промямлил я, – с фактами все в порядке, но не были ли они перетасованы?