Земь

В тринадцать лет у меня аллергия на цветущий орешник началась. Я тому значения не придавал, ведь в космосе нет деревьев. Но однажды вечером в интернат, где я теперь вместе с остальными воспитанниками школы жил, дедушка пришёл. Я только увидал, как он глаза прячет, и уразумел: «Всё». Он попросил Митьку, соседа моего по комнате, нас наедине оставить, а потом без обиняков сказал, что меня отчислить хотят. Аллергия редко в одиночку ходит: кто знает, на что я за шесть лет полёта среагировать могу. А если мы высадимся на земном близнеце, где наши иммунные системы и так во всеоружии должны быть, чтобы атаку неизвестных возбудителей и аллергенов отразить? Тут я тяжело захворать или даже погибнуть могу… Ох и брызнули у меня слёзы! Неужто всё зря было? Дедушка сразу успокаивать начал, что в Наземную лётную школу меня точно возьмут, да и в Космической палате место для таких, как я, всегда найдётся. Но я рогом упёрся: в космос хочу!

Всю ночь я у компьютера просидел – чудодейственное средство от аллергии искал. Ничего толкового не нашёл. Далеко медицина ушла, но, если самое нутро человека против него восстаёт, сбой даёт, тут уж нет верного средства – так написано было. Под утро меня Митька разбудил. Я прямо за столом уснул, и он меня на кровать перевести решил.

– Ты чего, Стёпка, себя так истязаешь? – спрашивает. – Завтра контрольная, без сна не напишешь её.

Ну я тут опять чуть не в слёзы. Что мне теперь контрольная? Рассказал ему всё без утайки.

– Ты, – говорю, – здоровяк краснощёкий – за меня теперь слетаешь.

Митька головой замотал, за плечи меня взял, в глаза заглянул:

– Вместе полетим! – и так уверенно закивал.

До ярких солнечных лучей Митька рассказывал мне, что не всегда он здоровяком был. Что всё детство хворал, пока его в крестьянский двор-музей не отправили. С мая по сентябрь фермер Митьку по старинке чистить коровники от навоза заставлял, лошадей мыть и на сене в холодном сарае спать. К осени его не узнать было. На щеках румянец заиграл, тело силой налилось, и с тех пор он каждое лето туда приезжал, трудился, а уезжал крепче прежнего. Весной и осенью ни разу не простужался, зимой в тонкой куртяхе ходил. Пообещал Митька меня с собой на каникулы взять. А я на всё готов был – хоть в свинарник, лишь бы от аллергии избавиться.

В мае меня отчислили. А уже в сентябре я, жилистый, караковый от солнца, с выцветшим вихром, деревенским духом пропахший, прошение о восстановлении подал. Это секретарша директора меня потом так описывала, со смехом вспоминая моё явление. Сказала, что сразу перемену во мне почувствовала. А Митька не чувствовал, а твёрдо знал. Никого к себе в соседи не пускал и моего восстановления ждал.

Ни один врачебный тест отклонения от нормы не показал. Аллергия бесследно исчезла5

. Медкомиссию я дважды проходил. Пробы на аллергию – трижды. В конце концов, врачи сдались, не найдя во мне никакого изъяну, и директору школы справку отправили, что Степан Высокий в полном здравии пребывает.

Вся школа о моём исцелении гудела, а мы с Митькой на себя таинственности напустили. Если раньше мы не разлей вода были, то теперь, считай, братьями стали. Так плечом к плечу мы и шли дальше, все препоны преодолевая.

Когда настала пора пройти испытание воли в тесной сурдокамере – 48 часов без сна в полной тишине и при слабом свете – мы ночёвки на сеновале вспоминать условились, запах прелой травы… Первым Митьку вызвали. Я себе места не находил. Когда его выпустили и я увидал его, с мешками под глазами, но с улыбкой, то без слов понял: «Справился». Мы молча обнялись и долго так стояли, будто после разлуки. Когда я выпрямиться попытался, оказалось, что Митька у меня на плече крепко заснул. Весь класс хохотал. А когда пару дней спустя уже я из сурдокамеры вышел, Митька мне не плечо подставил, а загривок. Себе на спину меня посадил и в комнату отнёс. Чудно, наверное, глядеть было, но никто не засмеялся. Уважали все нашу дружбу. Нам тогда лет по пятнадцать было… А в сурдокамере – вот клянусь – сеном пахло!

На тренировках на выживание мы, понятно, тоже друг друга держались, а остальные – нас. Мы двое уже надёжной командой были – то все знали. Потому к нам и тянулись. Никогда не забуду первую тренировочную высадку на открытую воду. Это как будто прибыл звездолёт на орбиту, капсулу с космонавтами оттуда сбросил, а её случайно в море или озеро отнесло. Задача нам простой казалась: из скафандра в гидрокостюмы переодеться и наружу выбраться. Когда Митька впервые капсулу увидел, то пошутил, что там тесновато человеку будет, но если живот ужать, то облачение сменить можно. Оказалось, капсула на троих рассчитана. Тут уж мы языки прикусили. Готовились без шуток… Нам семнадцатый год шёл.

Ко мне с Митькой девчонка одна в тройку попросилась. Владочка. Строгая такая, не смешливая. Зато маленькая и худая. Мы решили, что по габаритам она нам точно подходит. Да и как женщине отказать? Взяли – не пожалели. Всё шло по плану, мы раз за разом порядок действий отрабатывали. Наша тройка самой сильной считалась.