Под различные собственные думанья Савря принимается потрошить барсука, и дело это не из самых лёгких, если без привычки.
Вот к примеру, этот язвец-барсучище перед осенью успел накопить сколько-то жиру, а добрая Риша, наоборот, сделалась чуть костлявее и шустрее. И отрастила космы подлинней – при знакомстве они едва доходили до середины шеи. Через полных восемь дней после Кнаберова отъезда Рише отчего-то вдруг вздумалось научиться рубить дрова для печки, так она не взяла привычный деревянный чурбачок, а выволокла из Дальней каморы облезлый толстоногий стул, на котором прежде всё были свалены вещи Сэма, и изрубила этот стул прямо-таки на растопку! Сперва у Риши получалось не очень, Ййр молчком отобрал у неё тяжёлый колун, взамен сунул в руки маленький ловкий топорик, поправил ей замах, и тогда дело сразу пошло на лад.
Барсука впервой разделывать – и то употеешь, а Риша наверное будет помогать Ййру-Земле разбирать на части высохшие мёртвые деревья и таскать эти части в сарай – печке на зимний прокорм. Риша теперь умеет.
Всё-таки люди не бывают без чудинки – Савря вспоминает, как её славная, умная бескрылая подруга, уже разделавшись со стулом, внезапно его пожалела до настоящих отчаянных слёз; хорошо, Ййр-то рядом был, поджал Ришу к своему боку и отвёл в дом, не дав споткнуться. Бывший стул Савря сама догадалась подобрать в корзину, ни щепаньки не пропустила, и обе домовые печи быстренько потом с ним управились.
Приноровившись, страфиль с хрустом вскрывает барсучью грудину, чтобы добраться до самых лакомых частей. Если уж рассуждать о чудачествах, то как можно взять в толк, что Ришке и Брату Пропащих, таким умным и сильным, какие-то осклизлые персики из банок нравятся больше вот этой настоящей еды?
Скажем, под самую ночь после рубки стула она, Савря, уже было задремала, потом встрепенулась – ночь-полночь, а они персики едят, разговаривают тихонечко. Сидят на царь-койке – Земля с ногами забравшись, поверх клетчатого одеяла, Риша – с краешку. Наклоняются в очередь над жестянкой, чтобы сахарная жижа не капала куда не нужно, выуживают жёлтые персики уже со дна. А когда персики подъедены, Риша, хлюпнув носом, говорит едва слышно какие-то несуразные человечьи слова: вроде она не прямое отродье своему дедушке Ибрагиму, а совсем дальняя родня, почти сразу после рождения оставшаяся почему-то одинёшенька. Вот уж это выдумка, так и на свете-то не бывает. Осталась бы одинёшенька – давно не жила бы.
– Где же ты Ибрагиму-то не родная, – возражает Земля мирно. – Как есть старшачья косточка. Старикан Ю, помнишь, тоже сразу признал.
О том большом и удивительном человеке из древних времён, вольные летуньи до сих пор рассказывают своим детям разные удивительные случаи. А Эри недавно даже начала именовать Ришу не просто Ньи-меньшая, а Ньибрагим, «маленькая Ибрагим»…
А как отросла Ийрова красивая пёстрая щетина на голове! Густая, торчком – почти не видать четырёх рубцов, прежде таких приметных. Уличная шапка даже топорщится.
А внутри самого дома Ийр теперь, бывает, даже удивляется, проходя мимо умывального зеркала – хмыкнет, улыбнётся. Будто сам себя радуется видеть…
Мысли Саврины успевают шибче, чем её когти, но вот наконец она подцепляет самую требуху, и тут уж думать становится некогда. За кушаньем, впрочем, ни одна здоровая страфиль не скучает!
Четверо парней из холостой ватажки проносятся над самыми макушками деревьев – Савря настороженно вскидывает голову. Хоть бы не увидели, ещё отнимут почти целого барсука, страшно, жалко! Вот бы увидели – удивились бы Савриной удаче и сноровке, похвалили бы своими звонкими голосами!..
Ах, увидели.
Возвращаются через мгновение, заложив лихие воздушные петли кто во что горазд – Савря ещё не завтра так научится. Обрывают полёт – кто на пропевших от веса кленовых ветвях, кто – прямо на земле, а ещё двое – на недавней валежине.
Савря вскакивает на барсучий бок, распрямляет ноги, покрепче вцепившись когтями в мясо, дыбит перья и громко шипит со злым присвистом. Парни хохочут.
– Гроза, гроза!
– Берегись, сейчас хвосты нам повыдерет!
– Кто это тут бросил этого жирнявого язвеца, что слётка сердечко скушала?
Рыжий Ки тоже здесь. Савря твёрдо решает выдрать ему хвост при малейшей возможности, а ещё лучше – выцарапать оба нахальных зелёных глаза, но рыжий только тишком соскакивает с валежины на землю, набирает побольше воздуху в грудь и ничуть не громче остальных говорит:
– Чистой Смерти передай…
Хохот обрывается, и как будто прочая троица разом вспоминает о каких-то неотложных серьёзных делах, но мчаться так уж сразу прочь было бы ужас как невежливо.
– … что славный денёчек, – заключает Ки, понизив голос ради наступившего молчания товарищей.
– Славный, славный, – подтверждает чернопёрый парень с ветвей.
Другие двое соглашаются важными голосами, что денёчек ещё какой славный, и Савря очень им удружит, если передаст Чистой Смерти это известие, когда её увидит.
И они улетают, будто засмущавшись.
Савря встряхивается, провожает их злым взглядом. Немного помедлив, принимается за печёнку.