Земля

Вот же простое и ясное страфилье слово – Ки.

А как его передашь на человеческом языке?

«Проблеск ясной зари, но не тот, что самый первый, а который за ним, и кора молодой сосны?»

Вот люди навыдумывали…

* * *

Спустя недолгое время возникает некоторая трудность.

Мамушка оказалась права: злая еда действительно очень сытная. Савря наелась так, что даже неохота шевелиться. Звериная кровь – нутряная, липкая – присыхает на лице до самого лба, чуть стягивая кожу, а барсука осталось ещё много – больше, чем она сумеет утащить.

Не успевает юная страфиль как следует обдумать, как ей теперь следует поступить – до её слуха доносится негромкое:

– Доедать будешь?

«Проблеск ясной зари, но не тот, что самый первый, а который за ним, и кора молодой сосны», оказывается, потихоньку вернулся, как видно, что-то себе смекнув насчёт величины Савриной добычи.

Савря слегка выгибает шею, приподняв перья на голове, и глядит на рыжего мрачно, в упор.

– Сильная охотница, убила язвеца, сердце съела, – замечает Ки и уточняет: – язвечье. Язвечье сердце съела.

– Видно, голодный, – говорит Савря.

– Голодный, – соглашается рыжий, подтянув слюну.

– Видно, ты плохо охотишься! – насмешливо восклицает она.

Ки смеётся мелким шершавым смехом, точь-в-точь как сосновая часть его имени.

Ну разве можно сердиться на такой хороший смех!

– Доедай чего оставила, – разрешает Савря, широко поведя крылом.

Над последними годными остатками они решают зарыть барсучью башку в ближнем муравейнике, чтобы потом удобно было ею играть. Савре неохота признаваться, что в лихой воздушной игре она пока не принимала настоящего участия и вряд ли покажет настоящую ловкость. Вздохнув несколько раз от сытости и досады, она всё же говорит:

– Я ещё не смогу хорошо играть. Недавно летаю…

– Жалко, – склоняет голову Ки. Длинный хохольник у него на затылке едва можно различить по тусклому сизо-лиловому переливу да по паре самых длинных перьев. – Ай как жалко… А то давай я у тебя башку выменяю?

Савря делает надменный вид, мол, сам понимаешь, за какие же это сокровища я, могучая охотница, соглашусь тебе отдать такую прекрасную башку?!

– Дивная штука, – говорит рыжий и сам уже явно сомневается, стоит ли того барсучья голова. – Тут недалеко в дупле припрятана. Я вихрем слетал бы.

– Что за штука, отвечай, – велит Савря.

Парня разбирают сомнения, но дивный промен давненько уже лежит в дупле безо всякого толку, а заполучить такую башку очень желается; ничуть не меньше охота и впечатлить серую охотницу – без всяких врак, ведь убила же она целого язвеца! К тому же самой Чистой Смерти она приёмыш…

Ки щурит глаз со значением:

– Челюсть злого врага. Чистая Смерть сама его убила, сама прибрала. Бабка моя Ици-Молния только челюсть успела вырвать, а может, враг мёртвый был уже.

Такой замечательный промен никак нельзя упустить. Савря ещё пыжится только для виду потому что ей отчего-то очень приятно, как Ки на неё глядит.

– И что за враг был?

– Злой, злой, злющий.

– Человек?

– Да. Вроде человека, только бабка другим словом называла: ронфинчь.

Вот как интересно! И точно, Ййр-Земля несколько раз упоминал такое странное название. Савря не прочь взглянуть на челюсть этого ронфинчь.

– Неси, – говорит она. – А я башку постерегу.

Ки улыбается, трёт измаранный в барсучьей крови нос, мигает прекрасными зелёными глазами.

– Я вихрем!..

Чтобы в ожидании не скучать, Савря принимается отделять барсучью голову от позвоночника и заодно думать, как здорово будет принести челюсть-промен домой. И расспросить Ййра о старинной победе над злым-злым-злющим врагом под названием ронфинчь.

Глава 31

Рина довольна проходящим днём. Сегодня управились с крупным нужным делом, а оно, как это бывает, потянуло за собою ещё многие меньшие необходимости, но всё удалось порядком, «чинарём», по Ийрову словцу.

Грузовичок-моторка у Джона Эсгрина знавала лучшие времена, но посудинка и впрямь достаточно вместительная для доставки на остров нового генератора. К тому же может ловко подойти к берегу. Рина мимолётно задаётся вопросом, отчего дедушка Ибрагим, с его дальновидным умом, не позаботился об удобном постоянном причале, после того как временные мостки первых лет Страфилева края пришли в негодность? «Наверное, чтобы было поменьше беспокойства для крылатого народа», – решает она, и мысль кажется ей верной, а потом рассуждать о давно прошедших временах становится не очень-то сподручно.

Госпожа Брук тоже здесь; именно она и подводит Эсгринову лодку к берегу, а для подмоги в дальнейших трудах на посудине мнётся паренёк-подросток с мрачным лицом. Паренёк очень похож на господина Эсгрина, такой же чернявый и горбоносый: Рина решает, что это его сын – может быть, тот самый «младший Эсгрин» из рассказа Брук об опасном похождении юнцов, якобы замороченных нечистой силой. Впрочем, Ййр поглядывает на мрачного подростка равнодушно, лишь молча кивает ему в знак приветствия.