– Ну? Чего застыл? – прикрикнул на меня Яков. – Вытаскивай за ноги!
– Похоже, я только что открыл новый вид могильных червей… – ответил я, наблюдая копошение в складках пленки.
– Поздравляю, Куст! – Луч фонаря нетерпеливо дернулся. – Заодно возьмешь образцы для лаборатории. Вытаскивай!
Пониженная гравитация Марса позволила мне в одиночку поднять тело Михаила. Яков взял покойника за плечи, и мы вдвоем понесли одеревеневший сверток к мастерской, не забыв забрать с собой и инструменты.
Биолог отворил двери, клацнул рубильником, который включал освещение, затем, пятясь, втащил тело Михаила внутрь помещения.
– Клади на свободный верстак! – по-хозяйски распорядился он.
Я вошел в мастерскую и осмотрелся, за что едва не поплатился: к горлу подступил весьма объемистый ком. Пришлось с силой стиснуть зубы, чтобы подавить приступ тошноты.
Жан Батист лежал под лампой, слепящей белым светом. Его грудная клетка была распилена и открыта, словно саквояж. Органы были вынуты и покоились в нескольких пластиковых ведрах, над которыми кружила песчаная мошкара. Похоже, Яков собирался сделать то же самое и с Михаилом.
Я попятился и замотал головой, давая понять, что не имею желания принимать участие в этом действе.
– А ты что думал? – Яков сорвал респиратор и фыркнул. – Это тебе не с помидорами разговаривать!
Я отступил к дверям. Маску решил не снимать: лучше дышать пылью, чем смертью. Яков посмотрел на меня, и взгляд его неожиданно смягчился. Он порывисто взмахнул рукой:
– Уходи! Ступай в мою лабораторию! Но не вздумай спать! Я позову, когда понадобишься.
Биолаборатория находилась по соседству с мастерской. Я перебрался через пару молодых дюн и толкнул двери. Щелкнул незапертый замок, меня обступила темнота. Наконец можно было снять маску, очки и перчатки. Я не стал включать основной свет, чтобы подозрительная активность не привлекла внимание братьев на «Святом Тибальде», сел за рабочий стол Якова – подальше от окна. Прерывистые вспышки молний отражались на выпуклостях расставленной аккуратными рядами лабораторной посуды.
Я стал ждать. В лаборатории пахло теплым пластиком и едва уловимо – формалином. Делать было решительно нечего, разве что – молиться. И напрасно Яков предполагал, что я могу уснуть. Уснешь тут… Моя нервная система была переплетением раскаленных проводов, по которым пропустили электричество. Наверное, те же самые ощущения испытала наша антенна дальней связи перед тем, как осыпать территорию лагеря брызгами расплавленного металла.
Время шло, а Яков все не появлялся. Если дело будет продолжаться в том же духе, то до рассвета мы не управимся.
Я выглянул в окно и понял, что бледное созвездие бортовых огней «Святого Тибальда» больше не пробивается через пыльную круговерть, а вместе с ним погас и свет в окнах мастерской. Снова сработала защита, отключив энергосистему поселка. Что, в общем-то, неудивительно в такую-то грозу… Однако я был слишком напуган и взбудоражен, чтобы удовлетвориться само собой разумеющимся объяснением. Я почему-то сразу понял, что гроза тут ни при чем.
Снова нацепил влажный изнутри респиратор, толкнул двери. В свете молний двинулся к мастерской. Чем ближе я был к цели, тем непослушнее становились мои ноги. Каждый шаг – словно под водой и навстречу течению. Острые частички песка впивались в щеки и звонко бились о стекла очков.
За порогом мастерской царила тьма.
– Брат Яков! – крикнул я, придерживаясь за двери. – Яков, ты здесь?
Как я и боялся, мне никто не ответил. Все это напоминало ночной кошмар, внезапно продолжившийся после пробуждения.
Сверкнула молния, на долю секунды осветив помещение, и я их всех увидел. Нагого и вскрытого Жана Батиста. Наполовину извлеченного из фольгового савана брата Михаила: один его глаз свисал из глазницы на посеревшем нерве. И Якова.
Биолог сидел на полу в ворохе светоотражающей пленки, опершись спиной на стойку верстака с телом Михаила. Его светлые глаза смотрели в пустоту, а по лбу, вдоль прямого носа и по шее стекали черные струи.
Я сорвал маску и закричал во все горло. Больше всего я желал, чтоб Господь сейчас же забрал и меня. Хотелось, чтобы меня просто не стало; хотелось быть развеянным ветром вместе с пылью.
Вновь произошло непоправимое. Причем несколько минут назад! Когда я был в двух шагах от мастерской!