Зачем я ушел? Если бы я задержался и стал помогать Якову, то он наверняка сейчас был бы жив и здоров! И он разгадал бы загадку таинственных смертей. Я не просто струсил, я предал и погубил брата! Я предал и погубил с таким трудом начатое им дело!
В истовом блеске очередной вспышки я увидел орудие убийства. На сей раз им стал геологический молоток из наших инструментов.
Я снова закричал, сорвал с головы капюшон и схватился за голову.
Как теперь быть? Что я скажу братьям?
Как мы вообще сможем выжить без Якова – нашего единственного врача?
Наверное, это было прохождение той «точки невозврата», за которой – лишь крах. Что бы мы ни предприняли – крах. Я почувствовал себя так, словно с меня сняли заживо кожу.
– Чего вопишь, Овощ? – Чьи-то пальцы с силой сжали мне плечо. – Ну-ка, расскажи, что тут творится?
Я узнал приглушенный респиратором голос Аллоизия. Вместе с ним пришел и Маттео. Яростные вспышки грозы отражались в их очках, и мне подумалось, что так пылает праведный гнев их очей.
Професс Габриель, скривившись, принял порошок: высыпал его в рот с согнутого пополам клочка бумаги. Затем сделал большой глоток воды из помятого пластикового стакана. Помассировал лицо жестом смертельно уставшего человека, с видимым усилием разомкнул воспаленные губы и спросил:
– Яков не сказал, что было не так с телом Жана Батиста?
– Нет, монсеньор. – Я потупил взор. – Не успел.
– О-ох, – гулко простонал професс, известие о гибели Якова совсем выбило его из колеи, теперь он как никогда выглядел всего лишь измученным долгой болезнью стариком. – Нужно предать братьев земле… – сказал он, прикрыв глаза ладонью. – Пойди и помоги остальным… Нас теперь вдвое меньше, чем прежде. Нам теперь придется делить любой труд поровну.
Я склонился, чтобы поцеловать профессу перстень.
– Нам некуда отступать, брат Помидорушек. Или мы одолеем этого дьявола, или погибнем, – сказал он и закашлялся. На его губах выступила кровь. Я почему-то уже не сомневался, что это – именно кровь, а не окрашенная марсианской пылью слюна. Интуиция – это возможность предугадать, какой из множества сценариев квантового мира воплотится в жизнь.
А потом мы нашли их, и это стало бы самым большим открытием в истории человечества, если бы на Земле имели возможность о нем узнать.
Началось все достаточно обыденно. День не предвещал каких-либо прорывов. Собственно, мы ничего и не ждали, все были как на иголках, все боялись собственной тени. Стройка остановилась, исследования остановились. Биолабораторию закрыли, собранные образцы и записи Якова уложили в контейнер и оставили в пустом трюме «Святого Тибальда». Мастерскую закрыли. Печь, в которой некогда обжигали кирпичи, давно остыла. Брошенные под открытым небом стройматериалы постепенно заносило песком.
– Профессу Габриелю становится хуже, – сказал Аллоизий, собрав остальных в оранжерее. – Нужно, чтобы кто-то присматривал за ним днем и ночью.
Экзорцист стоял возле стеллажа с ящиками, в которых у меня дозревали бурые помидоры, и рассеянно перекладывал плоды с места на место, будто что-то смыслил в сортировке. Маттео и Томаш сидели на койке. Я, чтоб не терять времени даром, занимался подкормкой: отмерял по литру смеси воды и удобрений на каждый куст, а затем тщательно, с молитвой, выливал под корень.
Томаш поднял руку, словно школьник.
– Я присматриваю за принтерами, за кораблем, за энергосистемой. Я присмотрю за профессом, мне не сложно. И не нужно далеко отходить от корабля.
– Хорошо. – Аллоизий подергал себя за оттопыренную губу. – Тогда я приведу в порядок солнечные панели: хочу поработать на свежем воздухе в одиночестве и подумать. Маттео, ты бери Овоща и иди с ним на речку за рыбой: мы слишком налегаем на остатки корабельных запасов, а нужно переходить на местные ресурсы.
– Не пойду я с Овощем, – неожиданно проворчал Маттео. То есть проворчал он вполне ожидаемо, поскольку это была его обычная манера общения, а вот столь категоричный отказ мы слышали от него впервые. – Яков подозревал, что Овощ может быть причастен к смерти наших братьев. А потом мы нашли Якова мертвым, а Овощ стоял у его тела в невменяемом состоянии, – пояснил он. – Вы как хотите, а я с ним никуда не пойду.