Чадо между тем не спешило. Да что там у нее? Это же какое терпение нужно на этого ребенка? Седов подавил раздражение и снова набил трубку. Ей же совестно, наверное. Вот и собирается с силами. Придется подождать.
Блудная дочь появилась из-за угла теплицы, преувеличенно бодро насвистывая. Делая вид, что все в порядке – «А что такого?» – Тонька прошествовала по тропинке и присела рядом. Седов многозначительно молчал.
– Пап, ну, это… – поерзала дочь: поняла – от нагоняя не отвертеться.
– Что – это? – приступил строгий отец. – Спросить можно было?
– А ты бы разрешил, да? – вскинулась дочь. – Я просила уже, а ты все: не время да не время.
– Так то когда было? Год назад то было, тогда и было не время!
Седов вдруг понял, что не хочет ругать дочь. Ну, взяла пескоход без спросу, покаталась, и что тут такого? Через пару лет вообще в космошколу улетит, и все. Там не побалуешься, там дисциплина.
– Пап, слушай, а ты мне теперь все разрешаешь? – вкрадчиво поинтересовалась Тонька, безошибочно почувствовав смену родительского настроения.
– Все… то есть как – все? Это ты о чем? – насторожился Седов.
Дочь вздохнула.
– Да так, ничего, пойдем ужинать, а?
Все сильнее подозревая неладное, Седов поднялся с крыльца и подал руку дочери:
– Прошу вас, fraulino!
Тонька рассмеялась, довольная, и церемонно вложила пальцы в широкую папину ладонь.
Седов забыл бы о вопросе дочери, не будь Тонька за ужином такой вежливой и внимательной. Она не ставила на стол локти, хотя раньше делала это, игнорируя замечания отца. Не крошила хлеб и не болтала с набитым ртом. Дочь была образцом поведения за столом, хоть картину пиши, и опытный папа нервничал все больше. А когда на брошенный вскользь вопрос: «Ну и как покаталась?» – Тонька ответила невнятным бормотанием, сопровождаемым поднятым большим пальцем, и быстро сменила тему на подготовку к школе, в душе Седова заорал сигнал тревоги. Он с трудом дождался, когда дочь доест, чмокнет его в слегка заросшую щеку и отправится спать, бросился к себе и уставился на монитор, так и показывающий внутренности ангара.
На первый взгляд все было в порядке, но если присмотреться, на носу пескохода определялся незапланированный предмет: бугорок около метра в высоту, накрытый противорадиационной попоной. Так как радиация сквозь купол не проникала, Седов сделал логичный вывод: бугорок Тонька прятала, и прятала именно от него, от отца родного, что ничего хорошего не предвещало.
Сжав руками виски, Седов прогнал подступающую панику.
– Ничего страшного, может, там сюрприз, милый сюрприз, только и всего, – уговаривал он себя, но интуиция подсказывала, что сюрприз под попоной таился отнюдь не милый.
Седов подождал еще немного: не только у него был острый слух. Несколько раз он чуть было не отправил в комнату дочери оптотаракана, чтобы убедиться, что утомленная Тонька дрыхнет без задних ног, но каждый раз передумывал. Три года назад он пообещал дочери никогда не шпионить за ней и с тех пор держал слово, иногда, правда, скрипя зубами.
«Доверие ребенка восстановить труднее, чем доверие взрослого, – одобряла его поведение Марина. – Для них доверие связано с уважением, даже где-то с восхищением взрослым. Они тяжело переживают разочарование и пока не умеют прощать. Таких обещаний лучше избегать, но так как вы его уже дали, придется держать…»
Проклиная собственную опрометчивость, немаленький, по-фермерски располневший Седов на цыпочках прокрался по коридору, добежал до ангара и сдернул с сюрприза попонку.
Такого он не ожидал даже от Тоньки. Он даже крякнул от неожиданности: на носу пескохода лежала песчанка.