— Брат мой, они не смогли бы заботиться о себе самостоятельно, — проговорил, озираясь, Аллоизий, — если бы когда-то были младенцами.
— Значит, они появились на свет сразу взрослыми? — Я схватился за бешено колотящееся сердце. — Значит, их создал Всевышний?
Аллоизий странно посмотрел на меня.
— Все во Вселенной создано Всевышним. — Судя по его тону, он был удивлен моим вопросом. Но одно дело — верить, не требуя каких-либо доказательств, другое — когда эти самые доказательства вдруг начинают сыпаться тебе на голову как из рога изобилия. Сразу становилось как-то не по себе. Я бы не назвал эти ощущения неприятными. Они были просто странными, необычными. К этим новым знаниям нужно было привыкнуть.
— Что ты заметил еще? — полюбопытствовал Аллоизий, отдирая меня от скалы: я сам понимал, что нужно поскорее собрать сети и вернуться на «Святого Тибальда».
— О, они были напуганы, — сказал я.
— И это странно, ты не находишь? — Аллоизий подергал себя за бороду. — С чего бы им нас бояться? Обычно дикие животные, которые в первый раз видят человека, ведут себя нейтрально по отношению к нему.
— Но они не животные, — возразил я. — Они приняли нас за соперников по экологической нише.
Аллоизий развил мысль:
— Что-то или кто-то успел их напугать до нашего появления, брат. У них сомнения относительно своего места в пищевой цепи, посему они готовы отстаивать право не быть чьей-то добычей. Кто же заразил их этими сомнениями? Не тот ли, кто разбил брату Жану Батисту голову кирпичом, а Якову — молотком?
— Я не знаю, я запутался.
— Заметил ли ты… у них был ребенок. — От этих слов Аллоизия у меня поплыло перед глазами. Я вспомнил, как сам однажды пошел в туман на детский плач и едва не погиб. Значит, то было не видение! Значит, я действительно мог слышать, как плачет младенец! Голова кругом от всего этого… — Они его потеряли. Тельце малыша до сих пор находится рядом с пещерой. Они не знают, что такое погребение. — Экзорцист быстро перекрестился.
— Господи… — прошептал я, остановившись. — Неужели кто-то убил их малыша?
— Ну… — Аллоизий потер оттопыренную губу. — Тут не все так однозначно. Мало ли от чего мог умереть младенец в эдаких первобытных условиях. Но твое предположение имеет место, Овощ. Я все больше склонен думать, будто что-то держит этих детей Божьих в страхе.
— Надо же! — всплеснул руками я. — Они только появились на свет — и тут такие испытания!
— Да, Господь умеет проверить на прочность, равно как умеет он и карать.
— Нужно рассказать поскорее профессу! Нужно рассказать братьям!
— Франциск. — Аллоизий вздохнул. — Кто-то убил Якова, Станислава и Жана Батиста. Насчет Михаила я не уверен, но в свете последних событий может оказаться, что произошедший с ним несчастный случай тоже был спланированным убийством. Эти эпизоды похожи друг на друга лишь отчасти, смерть Станислава вообще стоит особняком… Я пытаюсь собрать мозаику, но пока ничего не выходит: слишком разрозненны фрагменты. Боюсь, что картина в конечном счете может оказаться еще более ужасной, чем мы себе представляем… либо вообще не сложится.
Я почесал затылок: мы и так сполна хлебнули горя. Не хотелось думать о том, что все может быть еще хуже.
— Поэтому, Франциск, давай пока не будем распространяться о нашем открытии, — продолжил Аллоизий. — Я хочу еще какое-то время понаблюдать за братьями, чтобы наверняка исключить их причастность…
— Как это — не распространяться? — разволновался я. — Это же такое открытие! Это же Адам и Ева Марса! Даже профессу не расскажем, что ли?
— В глобальном смысле их появление не более удивительно, чем преображение Марса. Они, лишайники, мошкара… — Аллоизий помахал перед лицом ладонью. — Все это — грани одного Великого Замысла. Посему прошу тебя — никому ни слова. Хотя бы ради этих невинных детей.
— Ладно… — Я надул губы.
— Вот и славно, брат, — улыбнулся Аллоизий.
Томаш подметал в шлюзе «Святого Тибальда». Вид монаха был мрачен, под глазами пролегли лиловые тени.
— Все ли в порядке? — с ходу поинтересовался Аллоизий. — Как Маттео?
— Маттео приводит в порядок панели на западной стороне, — ответил Томаш. — Час назад он закончил восточную сторону и спустился в лагерь. Был он в полном порядке.
— Слава Всевышнему, — кивнул Аллоизий.
— Профессу совсем худо, братья, — сообщил тогда упавшим голосом Томаш. — Он просил всех собраться у него как можно скорее. Хорошо, что вы вернулись пораньше. Боюсь, что Маттео может не успеть…
Эта новость привела меня в замешательство и, что называется, заставила спуститься с небес на землю. В душе возник диссонанс: одухотворенность, которую я испытал, побывав, образно говоря, на страницах Книги Бытия, вступила в разногласие с пробудившимся страхом и болью.
Я вообще не представлял, что будет с миссией и общиной, если професса, упаси Боже, не станет.
Томаш заглянул в ведро со скромным уловом.
— Не густо, — пробурчал он все тем же безжизненным тоном. — Однако брат Овощ выглядит вдохновленным и глаза у него искрятся, как у блудливой женщины. Похоже, твое общество, Аллоизий, подействовало на него самым благодатным образом.