Земля 2.0 [сборник]

Они были… не могу объяснить… как листы в моем любимом альбоме для рисования. Они вроде и мягкие — и порвать очень сложно. Вот потрогаешь их вот так — жесткие, как железо, а вот эдак — мягкие, как ткань у маминого выходного платья.

Я лежала и гладила крылья бабочки. А она не улетала.

Умереть, оказывается, не страшно.

Это просто очень-очень одиноко.

А потом вдруг появилась большая черная тень и накрыла меня.

И забрала меня в себя.

Вот.

* * *

Теперь я всегда буду чистить зубы, без напоминания. И маме даже не надо будет рассказывать мне сказку про кариозных монстров, которую ей когда-то рассказывал прадедушка, а ее дедушка — Виталий.

Потому что, если не почистишь зубы, во рту будет очень-очень плохо пахнуть.

Я предложила папе почистить динозавтру зубы, предложила, что я сама это сделаю. Папа задумчиво посмотрел на меня и махнул рукой. Я так и не поняла, что это значило — да или нет.

Наверное, все-таки «да».

Ведь обычно «нет» папа говорит четко и даже объясняет, почему нет.

А тут просто махнул.

Наверное, это «да» — только он не знает, как это сделать.

А я знаю. Надо попросить динозавтра лечь на живот и открыть рот. А потом зайти туда — и почистить тряпочкой или даже щеткой. И можно еще между зубами поковырять чем-то острым, вдруг там остатки пищи попали. Динозавтр же не может сам этого сделать, как они не понимают, у него же лапки совсем коротенькие.

Только, наверное, они сами боятся это сделать. Думают, что динозавтр их съест или просто закроет рот и не выпустит. Ну и глупо. Когда динозавтр закрывает рот, он перестает дышать, — а, как и все, долго не дышать он не может. Когда долго не дышишь, очень больно в груди и перед глазами черные точки. Динозавтр умный, он так просто так делать не будет. Только в особых… как говорит дядя Андрей… экст… экстер… экстранных случаях, вот.

Но я это сама сделаю. Мне-то не страшно. И даже привычно.

Вот только надо подождать, когда нога перестанет болеть.

Когда болеешь, вокруг тебя все ходят, ухаживают и дарят что-то интересное. Вот Жорпетрович подарил мне настоящий диктофон. Откуда он у него здесь — не знаю, он сделал таинственное лицо и сказал: «Раньше и за это медали давали». А потом рассмеялся и отдал мне его. Навсегда.

Я теперь в шпиона играю.

Хотите послушать?

Вот смотрите, что я вчера записала.

«— …Паш, а может, вообще ничего не говорить?

— Марине я точно ничего не скажу. И ты, надеюсь, тоже.

— Ну а Сашка-то расскажет… ей-то ты не запретишь.

— Если Сашка расскажет, то уже будем решать по ходу действия. Надеюсь, что у нее куча других впечатлений перебьет этот… эксцесс.

— Ты решил называть это эксцессом?

— А как еще это назвать? Как это назвать, чтобы было верно?

— Ладно, Пашк, ты прав.

— Да и вообще об этом лучше лишний раз не упоминать.

— Решил все-все держать в секрете?

— Видишь ли, Андрей, я смогу объяснить, почему на станции ребенок, — и показать разрешение, я смогу объяснить, откуда у меня на станции тираннозавр, — и тоже показать разрешение, я смогу пожаловаться на то, что трудно уследить за детьми и тираннозаврами… да все, что угодно… даже то, что тираннозавр мутировал, мутировал странно, невозможно, удивительно, каким-то непонятным образом сумев не только выжить на поверхности Марса — но и научившись создавать у себя в пасти кислородный пузырь! И даже придумаю дичайшую версию, зачем ему этот кислородный пузырь! И даже попробую что-то предположить по поводу того, почему эта мутация проявилась так внезапно и сиюминутно — словно он внезапно захотел ее!

— Но…

— Но я никогда никому, и в первую очередь самому себе, не смогу объяснить лишь одного. Лишь одного, Андрей.

— Чего же?

— Почему дружба принимает подчас такие странные формы?»

Это папа и дядя Андрей.

Но я ничегошеньки не понимаю.

Если вы поймете, о чем это они, расскажите мне, пожалуйста. Ну или напишите.

Марс, Купол 113, Саше.

Мне обязательно передадут.

И мы с динозавтром прочитаем.

Игорь Минаков, Леся Яровова

Инстинкт наседки

Тонька проснулась затемно, наспех умылась и побежала в ангар, прихватив с вечера заготовленный рюкзак.

Но как ни старалась дочь быть тише мыши, Седов услышал и шлепки босых ног по коридору, и грохот подкованных ботинок в прихожей: слишком беспокоился он о подросшей, но не обретшей осторожности дочери. Росла его марсианка егозой и непоседой, правила тихо презирала, во всем полагаясь на недюжинный свой интеллект. Все они такими были, детишки Марса в первом поколении, сыновья и дочери колонистов, но Седову казалось, что Тонька самая непослушная.

— Мы с малых лет ставили задачу выработать у «марсианских» детей привычку мыслить и действовать самостоятельно, — увещевала встревоженного отца психолог Марина. — Так что же вы хотите от Антонины? Она подросток, ей все интересно. Найдите девочке хобби, незаметно направьте энергию в, так сказать, мирное русло…

Внять совету специалиста Седов внял, а вот воплотить в жизнь не сумел: Тонька в пять лет нашла себе хобби и отступать от выбранной стези не планировала. Упрямая выдалась — вся в мать…