Земля

Никита о чём-то напряжённо думал, зажав в зубах нательный крест. В тусклом свете его торс приобрёл литой бронзовый оттенок. Я уже собирался сказать, что, пожалуй, пойду, как в парную плеснуло спасительной прохладой.

На пороге стоял Гапон, слегка покачивался на кривоватой ноге, упёршись для равновесия рукой в дверную раму.

– Чуть не пизданулся там на кафеле!.. – произнёс развязно.

Гапон был высок, увесист и космат. Я посмотрел на его большую ступню с узловатыми пальцами, нездоровые ногти, напоминающие подсохшие пятна клея.

Взглядом он наметил место, потом оттолкнулся от двери и в два замедленных, жутковатых прыжка добрался до полки. При этом у него дважды вздёрнулась культя и подпрыгнул сморщенный член с обвисшей, багрового цвета мошонкой.

– О, два брата-акробата! Слышь, Никит, а у твоего братана елдак-то будь здоров! С таким только на фашиста ходить! – захохотал. Громкий голос в горячем пространстве потерял сочные обертона, сделался рассохшимся и глухим. Гапон собрал в горсти своё дряблое хозяйство и пропел: – Жду я Маню возле фермы, очень нравлюсь Мане я! Подарю ей много спермы!.. И чуть-чуть внимания!..

Похихикали зашедшие вслед за Гапоном Румянцев и Шайхуллин. На них были одинаковые войлочные шапки, делающие их похожими на прелюбодействующих друг с другом пастушков.

– Шевелите костылями, хлопцы! – прикрикнул Гапон. – Дверь закрывайте! – зачерпнул ковшиком из бадьи, плеснул на зашипевшие камни. – Напустили холоду!..

Я старался не пялиться на его культю, однако ж не выдержал. Кожа её, утрамбованная, заправленная внутрь, запунцовела от жары, а в лунке поблёскивала тошнотворно похожая на сукровицу набежавшая капля пота.

– Ты куда, Никит? – разочарованно потянул Гапон. – Уже, что ль?

Я, пользуясь моментом, вышел вслед за братом. Пока я остужал разгорячённое тело под душем, появился экипированный веником Валера – тяжёлый, весь из оплывшего мяса, с татуированной синей мутью на плече, и принялся что-то выговаривать Никите.

Я прикрутил кран и в наступившей тишине услышал окончание негромкой фразы, произнесённой с какой-то безжалостной добротой:

– …по-моему, всё. Мултанчик конкретно скис. Может, ну его, Никит?

– Нет, – брат упрямо помотал головой. – Не гоношись, щас всё отыграем…

Валера почесал затылок и, похлёстывая себя веником, ушёл париться. Никита быстро ополоснулся холодной водой – до меня долетели ледяные, колючие брызги. Подмигнул и спросил, как у меня настроение. На хрящеватых мочках его повисли, переливаясь, две одинаковых капли, похожие на бриллиантовые серёжки. Я ответил, что отлично.

Вразвалочку прошлёпал кривоносый Шелконогов – жилистый, поджарый. Встал под душ. Издали мне показалось, что по его предплечьям и животу заструилась грязь, но через секунду я понял, что это просто шевелится от воды космато-чёрная шерсть. Никита перекинулся с ним парой слов и удалился в трапезную.

Я же решил поискать туалет, нашёл и столкнулся там нос к носу с Мултановским, который выходил из тесной кабинки. Банный халат его распахнулся на груди, и наружу торчал седой клок, карикатурно напоминающий суворовский хохолок на голове. После Мултановского скверно пахло, и освежитель, распыляющий дух синтетического яблока, не заглушал вонь, а только оттенял её.

Я собирался вернуться за стол, но на глаза мне попалась ещё одна стеклянная дверь. За ней оказалось что-то вроде сауны, но совсем другого толка – там клубился пар и было, скорее, тепло и влажно, чем жарко. На пояснительной листовке, приклеенной снаружи на дверное стекло, сообщалось, что “Хаммам, или турецкая баня, издавна славится…”.

Дальше я не читал, просто зашёл. Присел на мокрую полку, облицованную мелкой разноцветной плиткой. Медленный, щекочущий пот заструился по спине, груди, лицу. И такие же неспешные мысли потекли в моей размякшей голове. Я думал, что всё идёт хорошо, жизнь моя день ото дня налаживается, есть работа и деньги. Старший брат пользуется уважением и относится ко мне лучше, чем я того заслуживаю…

Я глянул через стекло на электронные часы, мигающие красными цифрами. Оказывается, пролетели десять минут. Я подумал, что в следующий заход опять приду сюда, а не в парную.

Все, кроме жаропрочного Валеры, собрались за столом. Мултановский втолковывал позёвывающему Румянцеву:

– Не труповозка, как вы выразились, а служба эвакуации умерших. И мы как раз не против, если данную услугу гражданскому населению оказывают коммерческие структуры. За примерами далеко ходить не надо, – он кивнул на захмелевшего Шелконогова. – Мы замечательно сотрудничаем с нашими коллегами из “Мемориал-авто”, и никаких проблем с конкуренцией нет…

А Шелконогов обращался к обоим сразу – Мултановскому и Румянцеву:

– Я с чего начинал в девяносто седьмом… На собственные средства приобрел “буханочку” и бусик ПАЗ в качестве катафалка…

– “Буханочку”? – переспросил Румянцев. – Сленг такой? Типа возим не покойников, а хлеб?

– Ну нет же! – Шелконогов вытаращился на Румянцева. – “Уазик-452”! Их ещё в народе “таблетками” называют!..

– Димон, – Гапон расплылся в презрительной улыбке. – Это ж старьё, вчерашний день!..