Земля будет вам прахом

Я был еще мальчишкой и на следующий день забыл обо всем. Я никогда ее не спрашивал, что случилось тогда, и уверен, она все равно бы не ответила, но… что-то похожее произошло со мной в прошлом году, когда я сидел в баре в Портленде, восемь лет спустя после ее смерти. Из музыкального автомата полилась песня, которую я слушал с Дженни Рейнз, и внезапно у меня словно открылись глаза: я стал догадываться, что чувствовал отец, когда закончились наши прогулки, а это невольно стало причиной моего охлаждения к нему и в конечном счете привело к тому, что я связался с плохими ребятами, поступил в армию, и, возможно, завершилось всем тем, что случилось в моей жизни после.

Я увидел тогда тень собственной жизни. Думаю, в тот день песня пронзила мать в самое сердце и вернула ее в те годы, о которых она не позволяла себе вспоминать, к чувствам, от которых она отгородилась, но не избавилась… эта песня увела ее на ту парковку, что существует на задворках нашего сознания, оглушила ее.

Когда это случилось со мной, я поступил ровно так же, как она. Я откашлялся, протер глаза и сделал вид, что ничего не произошло.

Я живу в Нью-Йорке, в небольшой квартире в одном из кварталов Ист-Виллиджа, упорно сопротивляющихся модным веяниям и остающихся прибежищем для стариков и людей, плохо говорящих по-английски… а часть из них, насколько мне известно, не имеет даже iPod!. Я работаю в десяти минутах ходьбы от дома в баре под названием «Адриатике», в нескольких кварталах от Макдугал-стрит. Получаю я даже меньше, чем в Марион-Бич, но тут я, по крайней мере, главный специалист по пицце, так что не позволяйте никому морочить вам голову и говорить, будто надежды на прогресс в мире не существует.

Когда бар закрывается, я некоторое время чешу языком с другими работниками, а потом иду домой по улицам, на которых еще продолжается жизнь, и невозможно поверить, что это место, как и все остальные, было когда-то лесной чащобой — столько мы производим света, шума и болтовни.

Я посижу на крылечке, выкурю последнюю сигарету, наслаждаясь ощущением холодного камня и доносящимся издалека гулом машин, а потом поднимусь к себе.

К моему нескончаемому удивлению, живу я не один.

Насколько мне известно, ресторан в Марион-Бич стал теперь очень тихим местом. Я знаю, что Тед прикидывает, не закрыться ли совсем с окончанием сезона, но стоимость печки для пиццы не дает ему покоя, и он продолжает работать зимой.

Я вернулся в Орегон с Беки и Кайлом, когда ресторан переживал кризис. В ту ночь, когда завершилась история на озере Мурдо, в «Пеликан» приезжала полиция ловить человека, который пытался поджечь ресторан. В ходе расследования Теду стало известно о делишках Кайла, и он, по примеру библейских патриархов, просто-напросто запретил Кайлу видеться с Беки. Я думал, Беки взъерепенится, но она тоже наелась Кайлом. Как выяснилось, когда Билл оставил их у дома Робертсонов, а сам поспешил за мной, Кайл просто убежал, бросив ее одну.

Она дала ему от ворот поворот, но он не понял. Он, казалось, вообще перестал что-либо понимать. Никак не мог взять в толк, что Беки больше не его девушка, а он больше не работает в ресторане. Он снова попытался заняться наркобизнесом и быстро нашел свое место — потребителя.

Ситуация с тех пор переменилась. Ресторан работает потихоньку в мертвый сезон, и Тед позволяет Эдуардо экспериментировать с новыми блюдами. Беки обзавелась другим бойфрендом и теперь пишет мне по электронке проникновенные письма, сообщая, что хочет вернуться в колледж, получить диплом менеджера, потом приехать назад и выжать из «Пеликана» все возможное.

Произошли вещи и более странные.

Я регулярно переписывался с Кэрол по электронке и один раз говорил по телефону. По моей просьбе она дала трубку Тайлеру. Нам нечего было сказать друг другу, но я пытался и попыток не оставлю. Я понятия не имею, стану ли когда-нибудь для него настоящим отцом. Делай, что считаешь нужным, и будь что будет — и ты выполнишь свой долг.

Кэрол продолжает клясться, что посреднические услуги, за которые она заплатила Брук, не включали никаких действий против меня, и я ей верю. Она хотела всего лишь наслать тоску на Дженни, но стоит выпустить в мир пагубу, как ты теряешь над ней контроль. У пагубы свои требования, и они куда серьезнее, чем может представить человек. И уж точно Кэрол не хотела причинить вред Скотту, но он был самой большой ценностью в жизни мужчины, с которым другая женщина совершила наказуемый грех.

И потому на этом дело не кончилось.

Мы пытаемся винить в своих неудачах других, ищем оправдания собственным действиям в поступках, убеждениях или цвете кожи чужаков, но два плюс два никогда не равно пяти. Иногда даже четырем не равно. Часто у вас есть два предмета одной формы и два — другой, и их не соединить между собой так, чтобы получилось что-то осмысленное.

Я не могу объяснить всего произошедшего за время моего пребывания в Блэк-Ридже, но знаю, что все это было на самом деле. И было из-за меня.

Расчеты показывают, что грехи Кэрол легче, а мои — тяжелее. И это справедливо.