Незадолго до назначенного часа Эрнан де Кортес и Рамон де Вилья, не перестающие удивляться странной просьбе властителя Мешико, подошли к каменной стене, огораживающей двор главного си. В правой створке распахнулась невысокая калитка. Нагнув головы, чтоб не зацепить гребнями марионов, они шагнули внутрь и зажмурились. Обширный двор был вымощен белыми каменными плитами, гладкими как паркет и чистыми как платье невесты. Отражающийся от них свет резал глаза.
Не заметив никаких провожатых, Кортес и Ромка двинулись к лестнице, тянущейся от подножия пирамиды до самой ее вершины. Молодой человек чувствовал себя очень неуютно на открытом пространстве. Ему казалось, что со стен за ним наблюдают сотни недобро прищуренных глаз. Кортес держался молодцом, но было видно, что и ему не по себе.
До подножия лестницы они дошли без приключений. Как только их ноги коснулись шероховатой поверхности первой ступени, из небольшой дверки выскочили несколько жрецов. Протягивая к испанцам руки, они знаками пояснили, что присланы помочь подняться наверх. Ромка отшатнулся от их растопыренных пальцев с запекшейся кровью под ногтями. Кортес рявкнул что-то невнятное и взмахнул рукой, как будто отрубал кому-то голову. Жрецы отступили и, недовольно бурча, поплелись следом за строптивыми гостями.
Подъем был долгим и опасным. Ступени обрывались вниз без всяких перил. На вершине пирамиды, как и у всех мешикских храмов, была обустроена площадка из каменных блоков. Обычно на ней располагались простенькое святилище, часто просто будочка и один-два жертвенных камня. Здесь же украшенное многочисленными статуями демонов, колоннами, портиками и двумя башнями по бокам святилище напоминало скорее загородную виллу какого-нибудь итальянского нувориша. Перед выходом были построены деревянные подмостки, на которых стояли около двадцати жертвенных камней с вырезанными по бокам знаками. Сквозь доски на камень капала свежая кровь и, собираясь в тягучие ручейки, уходила в сливные отверстия в полу.
Минут пять конкистадорам пришлось провести на палящем солнце. Отвернувшись от не перестающих что-то бубнить жрецов, они обозревали огромный город на воде, пригороды, где от дома к дому не пройти было иначе как по деревянным подъемным мостам или на лодках, и другие многочисленные поселения вокруг озера. Отсюда были видны все три до отказа забитые людьми дороги на дамбах и воздушные арки акведука, снабжавшего город водой, пирамиды храмов и святилища в виде башен и крепостей, и все сияющей белизны. Торговая площадь, так поразившая их на днях, отсюда, с высоты, раскидывалась как пестрый арабский ковер, бурлила, переливалась, продавала и покупала. А гомон и гул криков и разговоров оттуда разносился больше чем за лигу.
Из святилища выбежали несколько человек, с ног до головы перемазанных кровью. Следом вышел Мотекусома. Его белоснежный наряд был покрыт мелкими багровыми пятнышками, словно его обрызгал на излете фонтан крови. Ромка с трудом проглотил комок горечи и отвращения.
Великий правитель взмахом руки велел удалиться всем придворным и жрецам, и вскоре на площадке остались только три человека.
— Что это он? — спросил Ромка одними губами, не поворачивая головы к Кортесу. — Хочет нас на бой вызвать?
— Вряд ли, — вполголоса ответил капитан-генерал. — Проще было отравить или зарезать в городе, списав на грабителей. Наверное, подарки хочет вручить или попросить о чем.
— Тогда он переводчиков пригласил бы.
— Сейчас узнаем, — мрачно ответил Кортес и поправил легкий меч, висящий на боку.
Мотекусома жестом предложил им войти в одну из башенок, торчащих на площадке, и, не дожидаясь согласия, исчез в дверном проеме. Ромка потянул руку к эфесу, но Кортес перехватил ее. Войдя с яркого солнца в полумрак, царящий под массивными сводами, они на секунду потеряли способность видеть, а когда глаза привыкли к темноте, различили в небольшом внутреннем зале два грубых подобия алтаря. За каждым стояло по большому идолу с уродливо вытянутым туловищем.
Первый, находившийся по правую руку, — Уицилопочтли, бог войны. Его безобразные и свирепые глаза из драгоценных камней огнем полыхали на лице, слишком длинном, чтоб быть человеческим. Таким же непропорционально длинным был и нос над ощеренным ртом. Все туловище и голову идола покрывали драгоценные камни, золото и жемчуга. Пояс обвивали несколько змей из золота и драгоценных камней. В одной руке бог войны держал лук, в другой — несколько стрел.
У ног Уицилопочтли обосновался еще один идол — гнусный скрюченный карлик, едва достававший макушкой до колена своего повелителя. Он держал короткое копье и щит из золота и каменьев. На шее уродца висело несколько золотых масок и что-то вроде сердец из золота и серебра, инкрустированных россыпью синих камешков. Перед идолами стояли несколько жаровен с сердцами людей, принесенных в жертву в этот день. Дым тянулся к ноздрям идола и исчезал в них. Наверное, в каменной голове была сделана какая-то хитрая вытяжка.