— Любезный дон Эрнан, — мягко и вкрадчиво начал Мотекусома. — Все время, пока ваша экспедиция добиралась до моей, — это слово он произнес с нажимом, — столицы, я думал, что делать. Пускать или не пускать? Приказать убить на дальних подступах? Мне было трудно переступить через то, что вы все-таки мои братья по крови, соплеменники. Наверное, вы заметили мои терзания?
Кортес молча кивнул.
— Моя нерешительность привела к тому, что вы пришли сами. Терзался я и еще одним вопросом. Открываться или не открываться? Не знаю, зачем я это сделал. Ведь я прекрасно понимал, что когда вы обнаружите, кто занимает трон, обязательно предложите, просто потребуете от меня, чтоб эти земли были присоединены к владениям испанской короны.
— А как иначе? — недоуменно спросил Кортес. — Вы что, отказываетесь?
— Да, я отказываюсь. Во-первых, Мешико — богатая независимая страна, которой незачем становиться вассалом Испании. Во-вторых, лично у меня имеются нелады с испанским двором и отдельными его представителями. Если официально закрепить эту зависимость, то они сделают все, чтоб я перестал быть правителем этой страны. Так что, пока я жив…
— Это можно поправить! — взревел Кортес и схватился за меч.
— И что потом? Вы даже не спуститесь отсюда. А если и спуститесь, то через полчаса вернетесь сюда, но уже связанным, и прямиком отправитесь на один из этих камней. — Де Вилья махнул рукой за спину.
Кортес опустил эфес. Плечи его поникли, потом снова развернулись.
— Тогда я возьму вас в заложники и буду диктовать свои условия под страхом смерти! — Он снова потянулся за оружием.
Прежде чем Ромка успел моргнуть, Вилья-старший оказался на ногах. Одна рука его накрыла яблоко меча и вдавила его обратно в ножны, другая поднесла нож к небритому кадыку капитан-лейтенанта.
— На вашем месте я бы не был столь самонадеян, — промолвил Лже-Мотекусома.
Губы его улыбались, но глаза смотрели холодно и жестко. Не приходилось сомневаться в том, что если Кортес шелохнется, то у него под челюстью появится вторая улыбка. От уха до уха.
Капитан-генерал разжал пальцы и под шипение заползающего в ножны меча чуть развел руки в стороны, давая понять, что глупостей делать не собирается.
— Отправляйтесь в свои казармы и сидите там, пока я не придумаю, что с вами делать. — В голосе правителя Мешико зазвучали царственные нотки.
Кортес уставился на него глазами, напоминавшими стволы фальконетов, в которых разгорается порох, готовящийся вытолкнуть из ствола смертоносный заряд, и промолвил:
— Хорошо, мы уйдем. Пойдемте, дон Рамон.
Ромка вздрогнул. Только что свой выбор сделал отец, навсегда отрезав себя от родины, теперь не менее сложный выбор предстоял ему.
То, что он не сможет вернуться в Испанию, его не смущало. Своей родиной он считал вовсе не ее, а Русь. Молодой человек страшился предать людей, с которыми он несколько месяцев пробивался сквозь эту негостеприимную страну, спал под одним одеялом и ел из одного котелка. Как на него посмотрит мудрый де Ордас? Что скажет колкий на язык Альварадо? А уж сам Кортес… Ромка любил и уважал капитан-генерала, ценил то, чему от него научился. Оставлять его сейчас ради человека, которого он знает чуть больше получаса? Нет, это уму непостижимо. Но ведь этот человек — его отец, которого он искал долгих семь лет и только что обрел. Предать отца, остаться в стане его врагов?
От этого всего парню хотелось закричать, броситься вниз и удариться головой о камни, чтобы выбить из нее беснующиеся мысли, наскакивающие одна на другую. Господи, укрепи.
— Дон Рамон де Вилья! — резанул по перепонкам голос Кортеса. — Вы идете?
Ромка посмотрел на пылающего гневом капитан-генерала, потом перевел взгляд на отца. Тот сидел молча, глядя куда-то вдаль, за величественную панораму огромного города. Он понимал, какой трудный выбор стоит перед его сыном, знал, какой вес имеет любое слово, сказанное им, и не хотел его произносить.
— Так ты идешь? — вскипел Кортес. — Или мы будем вечно торчать тут?!
Его грубость холодным потоком обдала Ромку, снимая налет пустых размышлений и придуманных страхов.
— Я остаюсь, — одними губами прошелестел он.
— Что? — Глаза Кортеса налились дурной бычьей кровью. — Что ты сказал?
— Я остаюсь, — так же тихо ответил Ромка, а потом прибавил громче: — Остаюсь с отцом.
— Ты подданный испанского короля! — закричал Кортес, потом обреченно махнул рукой, развернулся на каблуках и, гордо неся голову, стал спускаться с вершины пирамиды по длинной лестнице без перил.
Несколько минут отец и сын смотрели ему вслед, не произнося ни слова.
— Ты же не прикажешь его убить?
— Ну что ты, сын, — ответил старший Вилья и положил руку Ромке на плечо. — Конечно, нет.
Мотекусома отвернулся, стараясь сдержать улыбку. Именно так он и собирался поступить, но не смог.