Ближе к полудню к дому подъехал экипаж, из него вышли заплаканная Жулиана и расстроенный Франческо.
Выяснилось, что всех контрактников ранним утром отвезли на фазенду, где они подрядились работать. Уехали они на поезде, а куда, в приюте никто не знал. Партии рабочих приезжали, потом уезжали, - за этим следили вербовщики, которые их везли.
- Как он мог не оставить мне даже записки! – рыдала Жулиана. - Он же знал, что я его буду искать!
- А может быть, он и грамоты не знает, - предположил Франческо, - или не знает, что ты умеешь читать. Может такое быть?
Жулиана кивнула. В сущности, она ничего не знала о Матео, даже фамилии, но знала точно: после того, что с ними случилось, это единственный мужчина и его она будет любить всю жизнь.
Франческо с сочувствием поглядывал на Жулиану, снисходя к пылкой юности, которая не знает иной меры, чем «вся жизнь», и не умеет позаботиться ни о сегодняшнем, ни о завтрашнем дне.
- Ну что ж, наберись терпения. Раз ты не знаешь даже фамилии, нам придётся искать его дольше, - сказал он, думая, что, возможно, эта пароходная страсть не так уж и серьёзна. Вполне возможно, она скоро пройдёт, как проходит у детей сыпь.
- Займись нашей девочкой, - обратился он к жене, - отвези её к своей портнихе и закажи гардероб, и ещё нужно будет подумать об учителе португальского.
Жанет, молча, вышла из комнаты, и всё своё возмущение вылила Марко Антонио.
- Что он себе воображает, твой отец? Что я поведу эту… эту… - Жанет не могла подобрать слова для девушки и наконец, нашла самое обидное, - итальянку к своей портнихе? Да никогда в жизни! Пусть даже не мечтает!
Марко Антонио выслушал бушевавшую мать молча, потом тихонько закрыл дверь и отправился к отцу.
- Гардеробом моей названой сестры займусь я, - сказал он.
Отец с сомнением посмотрел на него.
- Не беспокойся, я справлюсь, - с насмешливой улыбкой подтвердил юноша, - просто я закажу всё необходимое и принесу тебе счёт.
Отец не стал уточнять, впервой или не впервой заниматься сыну женским гардеробом, и ответил коротко:
- Я буду тебе благодарен.
- Гардероб для Принцессы или для Золушки? - уточнил Марко Антонио.
- Для порядочной девушки, которая носит траур по погибшим родителям.
- А ты носишь траур в душе, да, папа? – проницательно заметил Марко Антонио.
- Да, так оно и есть, сынок! Неблагодарность - самый страшный порок людей, а настоящая дружба - редчайшее сокровище. Позаботься о Жулиане, уважай её как сестру, помоги мне отдать мой неоплатный долг!
- Я не дам ни одному волоску упасть с её головы, папа! - с горячностью, удивившей Франческо, откликнулся Марко Антонио. - И с удовольствием буду учить её нашему языку.
- Спасибо тебе, сынок.
С появлением Жулианы в доме Марко Антонио сделался домоседом. Другая бы мать была счастлива, что сын её образумился, остепенился, отстал от дурных знакомств, но Жанет и это поставила в вину бедной девушке.
- Марко Антонио сам говорил, что терпеть не может итальянок. Пусть не надеется, он в её сети не попадётся! - шипела она. - Мариана! Почему Жулиана не перегладила это бельё? Ну-ка, позови её!
- Она занимается, - доложила через несколько минут Мариана.
- Чем это? - недовольно спросила Жанет.
- Португальским языком, по распоряжению дона Франческо.
- Может, он ей ещё и учителя нанял? - возмутилась госпожа Мальяно.
- Нет, с ней занимается Марко Антонио в своей комнате.
- Хотела бы я знать, чем они там занимаются, - вскипела озабоченная мать. – Эта распутная девица того и гляди, испортит моего мальчика! Говорила я, что таких и на порог нельзя пускать!
Экономка, молча, слушала свою хозяйку. Ей Жулиана нравилась - скромная, услужливая, она не брезговала никакой работой в доме и охотно помогала бы по хозяйству, если бы дон Франческо не сердился, видя, что из гостьи она превращается в служанку. Да, Жулиана была ей симпатична, хотя кое-какие сомнения на её счёт у Марианы и возникли. Но их она пока держала при себе.
Глава 3
На фазенде «Эсперанса», что означает «надежда», ждали новых работников-итальянцев. Хозяин фазенды, сеньор Гумерсинду, довольно потирал руки, радуясь, что наконец-то его бескрайние плантации кофе получат надлежащий уход. Всё это время у него надрывалось сердце при виде печально поникших листьев и твёрдой, необработанной земли.
- Мерзавцы! – честил он ушедших негров, вспоминая, как целую ночь они жгли костры, пили, ели и танцевали, а на рассвете, смеющиеся, хмельные то ли от вина, то ли от свободы, пошли чёрной толпой прямо навстречу солнцу. – Мерзавцы! – повторил ещё раз сеньор Гумерсинду. – Нет, чтобы повременить месяц-другой и сдать всё имущество с рук в руки новым работникам!