Земля разбитых грез

Хотя до сей горькой годины еще есть время, которое лучше было потратить с пользой, что я и делал. Изучал, как сказали бы другие, поведенческие паттерны объекта. А если говорить человеческим языком, то разбирался с распорядком дня в караване, схемой дежурств, системой защиты лагеря, отношениями внутри коллектива, привычками и прочим, прочим, прочим.

Выяснил, что офицер любит орать на своих подчиненных, а алхимик регулярно бухает, как в последний раз. Причем, походу, употребляет собственные же настойки. Узнал, что один из бойцов сопровождения страдает от поноса и постоянно бегает до кустов. Не иначе, подхватил какую-нибудь местную дизентерию. Понял, что рыцарь, похоже, сидит на первитине, потому как за все то время, что я наблюдал за караваном, этот хрен с горы еще ни разу не слез с коня и не снял доспехов. Спал он, похоже, стоя, гадил — на спину коня, а питался исключительно силой собственного пафоса. Хотя нет, вру, пару раз карабинеры из свиты подавали господину какие-то колбочки, содержимое которых тот заглатывал, не поднимая забрала. Коня, кстати, тоже поили чем-то похожим. Так что мои предположения относительно боевых наркотиков могли оказаться не такими уж и беспочвенными.

Я узнал много вещей, кроме главной: как, черт побери, напасть на этот клятый караван? Как в одно лицо перебить несколько десятков хорошо вооруженных и мотивированных людей, прикрываемых полноценным колдуном, пускай и алхимиком, и гребаным спейсмарином?

И осознание собственной беспомощности, вкупе с медленно утекающим временем, доводили меня буквально до неистовства. Приступы ярости чередовались с периодами жалости к себе и обиды на весь мир. В первом случае хотелось завопить «Вальгалла!» и броситься в атаку, не разбирая дороги, а во втором — врубить Tokyo Hotel, накрыться одеялком и плакать над своей незавидной судьбой, предварительно порезав вены и покрасив чёлку в розовый.

Айш-нор не помогал. Вместо того, чтобы дать хоть какой-нибудь совет, он просто молчал, время от времени сопровождая мои действия глумливыми репликами.

Я вздохнул и поглядел на небо. Солнце почти скрылось за горизонтом, а значит, что скоро работорговцы отправятся на привал. Я даже знаю где — в паре километров отсюда возле дороги есть хороший луг. Уверен, что именно так эти парни и станут отдыхать, а значит…

Значит, мне пора сворачиваться. Ничего нового я не увижу, даже если просижу возле них всю ночь. Продолжим завтра. Я медленно пополз назад, поднялся и потянулся с хрустом расправив спину, после чего убрал подзорную трубу. Я наблюдал за караваном с солидного расстояния, потому как не знал, нет ли у засранцев какого-нибудь способа обнаружить меня, и трофей, доставшийся от бандитов, оказался тут весьма кстати.

— Ну ладно, можно и от…

В сторону! — истошный вопль Айш-нора разорвался внутри черепной коробки, и я, не раздумывая, прыгнул вбок, прикрываясь щитом.

В тот же миг по нему ударил меч, и мощь атаки оказалась такова, что я отлетел на несколько метров, едва-едва разминувшись с деревом, и, не успев даже подняться, ответил нападавшему Дланью Мертвых, которую начал плести еще в полете.

Тот с поразительным проворством отскочил, но у меня появилась свободная секунда. Сбросив щит, я вытянул вперед правую руку и зарядил по непонятному врагу подряд тремя залпами молний, которые тот принял на клинок. Впрочем, я не зря прошел мост ножей — молнии действительно стали сильнее, последняя атака заставила врага попятиться на несколько шагов и выругаться.

Я замер, ожидая нового броска, но ничего не произошло. Вместо этого нападавший крутанул меч в руке и не глядя отправил его в ножны, после чего произнес:

— А ты неплох.

Я моргнул и внимательно оглядел говорившего. В пылу сражения и не заметил, что дерусь с женщиной. Невысокая, едва по грудь мне, стройная, она была затянута в кожу. Штаны, сапоги, куртка, усеянная шипами, аки у фаната Iron Maiden или Judas Priest, перчатки с металлическими вставками и даже ножны.

Ее длинные черные волосы были собраны в косу, а всю нижнюю часть рта укрывал черный же шарф — единственная не кожаная вещь в гардеробе.

Ни украшений, ни амулетов, ничего, кроме, разве что, выщипанных бровей и красиво подведенный тушью раскосых глаз.

— Я — что? — уточнил я. — Кто ты и зачем напала?

— Возможно, друг, — раздался голос сзади, и я рванулся в сторону, выхватывая револьвер. Очень не хотелось шуметь, но в драке два против одного иных вариантов немного.

Напарница раскосой являла собой полную ее противоположность: высокая, пышно-плотная, как говаривали братья Стругацкие, со здоровенной грудью, гривой черных, как смоль, волос, одетая почти как я: сапоги, штаны, рубаха, плащ. Вот только вместо меча у нее на поясе висели два магических жезла: огненный и еще какой-то, с белым камнем, а через плечо была перекинута заметных размеров сумка.

На ее широкоскулом смуглом лице играла веселая белозубая улыбка, в носу торчала аккуратная золотая булавка пирсинга, а в громадных карих глазах плескалось, кажется, все веселье этого мира.