Земля светлячков

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дорога на Верхнее озеро. Перекличка зверей в темноте. Разговоры про дикого лесного приблуду. В царстве ветрячков

Когда они попадали в чёлн, старая просмолённая долблёнка осела в воду так, что тёмная поверхность озера слилась с бортами и пустила волну где-то высоко, перед самым носом у Чублика. Ещё б немного — и они перевернулись бы вверх дном и кто знает, вынырнули бы живыми с таким грузом дынь.

— Не двигайтесь, не шевелитесь, кхе, — тихо попросил Вертутий. — А я легонько буду грести.

Выбрались на чистый плёс, и чёлн тяжело поплыл, как плывёт старая бобриха, у которой выглядывает из озера только тёмная спина и кончик носа.

— Брат Сиз, у вас нету шнурка? — негромко спросил Вертутий.

— А кого вы хотите вязать?

— Себя. Все пуговицы на мне треснули. Видите, штаны в руках держу.

— Вот Хвороща! Чтоб ему коты мёд носили! Так накормил!

— От всей души! Чтобы не говорили — голодные!

Сиз и Вертутий засмеялись. А Чублик молчал. Потому что всё у него склеилось от густого сладкого сока — и пальцы, и губы, и глаза. Он подремал немного, но, даже в полусне, легонько прислонившись щекой к дедовой спине, приглядывал за своей коробкой: целы ли его светлячки, не поплыли ли они снова по воде?

— О! А это что? — проснулся и оторопело спросил он, хлопая сонными глазами. — Дедушка, смотрите! Снова в кустах… Будто два здоровенных лампириса…

Сиз и Вертутий повернулись на его голос.

На высоком берегу из тёмных густых кустов снова что-то блестело — двумя огромными голодными огнями.

— Ты смотри, — приглушил голос Сиз. — Наверное, те же самые, что мы со двора прогнали. Они что, за нами бегут? И смотрите, как этот первый хищно вытаращился на нас, будто вот-вот прыгнет в воду…

В тот же миг над озером раздался тоскливый протяжный вой:

— Овв! Ов-ву! Pax, pax!

Зверь (или кто знает, что это такое) стоял над кручей и выл на луну, на чёлн, на наших путников. А Вертутий быстрее грёб и грёб дальше от того лихого места.

И вдруг с другого берега, из-под обваленного пня, блеснули ещё раз на них такие же недобрые огни. И снова прокатилось над водой:

— Ов-ву! Ов-во-вов! Pax, pax!

На берегу, в густой темноте, словно перекликались злобные голоса, передавали один другому: следите! Вот они, лесные люди! Плывут мимо вас!

И, будто напугана этими зловещими голосами, тут же вынырнула из темноты кукушка и низко, над самой водой облетела чёлн, легонько черкнула крылом Сиза. От кого она предостерегала его?

— Что ж это такое? Неужели волки, про которых говорила Мармусия? — забеспокоился Сиз. — В наших краях давно волков не было и не водилось. Да что-то и не похоже это на серых, голоса совсем не те. Завоет, завоет, а потом будто ножом по камню: pax! рах!..

— А вы слыхали, — прогудел Вертутий и со всех сил налёг на вёсла, — вы слыхали ту старую историю про какого-то дикого лесного приблуду, что кажется тут над озером…

— Да ещё б не слыхать! Он моего деда, Сиза Стоглаза, прямо в доме задушил…

— Ну-ну-ну! Расскажите, как это было, — придвинулся ближе Чублик.

— Да уж было, чтоб над ним ворон каркал! Вот так было. Как ночь, так и стало показываться в наших краях какое-то ночное страшилище. Кто знает, из каких чащоб, из каких болот и трясин оно притащилось. А только хищное и коварное — страх. Запах от него густой, волчий запах, а только присмотрелись — не волк. Ходит на двух лапах, шерсть у него косматая, а голова — будто человеческая. Но страшнее всего — оно всех в лесу душило. К чему притронется лапой, там и смерть… Подкрадётся из темноты, смотрит: дед наш седенький грибы собирает. Оно подползёт, схватит старого за спину — и дед упал, почернел, обуглился весь, как горелый пень. Тронет дерево лапищей — и дерево засыхает. Дунет в дупло — и бедные птенцы гибнут. Видно, не наше оно было, приблудное. Вот и храпело, бегало глухими ночами в дебрях и все живое в пуще топтало. Топтало и жрало. У нас его так и называли: Мёртвая Пасть.

— Ты смотри! — оторопело оглянулся Чублик. — И долго оно в лесу блуждало?

— Ох долго, сынок. И зла натворило нимало. Одного боялось проклятое — светлячков, а ещё больше — больших весёлых костров. Все разбойное, оно, знаете, любит темноту, глушь, а тут вдруг среди ночи — огонёк. А где огонёк в лесу — там песня, весёлые разговоры, жизнь. Вот он, этот лохматый приблуда, станет за деревом, отвернётся и храпит: страшно его огонь и наши стоусы раздражают. Покинут наши поляну, тогда он выскочит из темноты и давай светлячков топтать, лапами, лапами их, а потом землю гребёт и огонь засыпает и тоже лапами сверху. Страшно светлячков не любил и боялся, злыдень! Да чтоб ему, даже на луну зубами клацал! Как только луна выплывет в небо, он тогда в корчах отползёт и землю, землю гребёт лапами, в небо кидает. Будто хотел и луну погасить, чтобы темно и страшно было кругом.