Земля точка небо

– А чё, ну реально, это же всё чисто тренинг, – Вернадский протянул руку и пихнул Максима в нагрудный карман, где у того лежал бумажник. Макса качнуло. – Ты спросишь, нафига. Нафига это мне – если я – всё равно отмажусь от любых ментов. Я объясню. Плохо это для шоу-бизнеса. Для политики, тоже…

– Нахера тебе шоу-бизнес? – хрипло спросил Максим. – Ты как будто мало исполняешь. И так мало исполняешь.

– А скажу нахера. Ни у кого, чувак, – Фернандес наклонился к нему и выставил палец. – Ни у кого тёлки не берут в рот так. Как у того, кто в шоу-бизнесе. Ага? Ага-а-а…

Макс очнулся дома. Он вроде помнил, что разговор этим не закончился. И вечеринка тоже. Наверное, они двое катались посмотреть Рейв. По крайней мере, в голове Максима осталось воспоминание, как он шел, едва переставляя ноги по хрустящей весенней грязи, а вокруг тянулись пустыри, и рядом чернела недостроенная громадина, а впереди скалился арматурой уродливый строительный котлован, и Макс еще подумал: «не влететь бы туда», – и в следующий миг обнаружил себя на дне этой жуткой ямы. Он барахтался среди осколков кафеля и бетона, пытаясь выбраться наверх по осыпавшейся глине и не мог понять – «как?» Почему? С какой стати он вдруг оказался здесь?

Эта часть наверняка была правдой. Ее подтверждали сбитые руки, уничтоженная обувь, штанины по колено в говне… за остальное Максим не ручался. Он знал только, что всё еще пьян до ошаления. И совершенно измотан. Макс оставил грязную одежду у порога, швырнул ботинки в мусор, вымыл руки и лицо, незаметно для себя перенесся в комнату и зарылся в гостеприимное шелковое одеяло.

Но праздник не кончился даже во сне. Максим снова пил, опять ломился через пустыри, как на безумной карусели, и снова падал в бесконечные траншеи, теряя обувь и распарывая одежду в клочья. Во сне наступал день, и опять ночь, и снова был абсент, и снова утро. В который раз обнаружив себя дома, у кровати, Макс вытянул руки и повалился в небытие.

Что-то было не так.

Во-первых, Максим обнаружил, что лежит на полу. У Макса окаменела спина, а затылок пылал, отдавленный твердым паркетом.

Во-вторых, Максим был полностью раздет, и утренний сквозняк, пробиравшийся между штор, неприятно щекотал его кожу.

На столе внезапно ожил и завелся компьютер.

«В-третьих, мне страшно», – подумал Макс.

– Спокойно, – пошевелил он губами. – Спокойно. Это ты сам. Ты сам настроил.

Да, он сам настроил будильник. Чтобы по утрам комп автоматически грузился и включал сигнал. Какую-нибудь спокойную музыку. Настроил давно, месяц или два назад.

– Меня просто никогда нет дома, – промычал Максим и хихикнул.

Вкрадчивый бас прокатился от стены к стене, и над его мягкой волной тихо задрожал женский голос. Макс открыл глаза, но моментально зажмурился. Над головой сияла люстра, и в комнате было ослепительно светло.

Голос снова вступил, теперь громкий, он струился из каждой щели, ступенями поднимаясь ввысь.

Ни хрена себе, бля, спокойная музыка.

Она звучала не просто грустно – она была настолько депрессивной, что легко вытесняла из мира все краски, выдавливала жизненный сок, отметала всякую тень веры и грёз, оставляя лишь пустую, колючую, бессмысленную действительность.

Максиму хотелось подняться на локте и вырубить компьютер нафиг, прямо из розетки, но сил не хватило даже на полный вдох. Женский голос накатывал приступами, вытесняя из комнаты воздух, и легкие Макса наполнил давящий вакуум. Голос дрожал и пузырился, набирая силу, и Максим беззвучно орал с ним под органное крещендо. Стены комнаты треснули и осыпались, и за ними был голый космос, и квадрат пола оказался вершиной железобетонной башни, которая росла и росла навстречу тесному небу. Голос подбирался к нему шаг за шагом, и Максим несся вверх, раздавленный ужасом, считая облака как этажи.

Мелодия отхлынула, и видение угасало. Мелодия опять набирала силу, и Макс опять несся вверх.

Он не помнил, сколько раз это повторилось.

Когда Макс очнулся, за окнами давно разгорелся день. Максим рванул одеяло прочь, и ему в глаза ударило бледное солнце. Он был полностью одет, разве что брюк не хватало. И лежал в кровати, там же, где уснул.

Компьютер оказался выключен. Но это не говорило ни о чем. Как и одежда на Максе. Он мог одеться и вырубить комп уже потом, и забыть об этом. Следующие три часа Максим провел у экрана, пытаясь разыскать на дисках эту чертову композицию, и не смог ее найти. И это тоже не говорило ни о чем: он мог удалить ее в пьяном бреду.

Макс так и не смог установить, произошло ли всё на самом деле.

Страшен был не похмельный вакуумный кошмар – Максима пугала своя неспособность отличить грёзы от воспоминаний. Насколько это далеко от шизофрении? От белой горячки?

Осторожно ступая, он выбрался на кухню, подобрал с табурета брюки, каменные от сухой грязи, и распахнул дверцу стиральной машины. Вспомнив, порылся в карманах и с тенью отвращения извлек тусклый «Сименс». Подарок Вернадского.

Максим уселся на табурет, закурил и набрал единственный номер в телефонной книге.