Им троим платили копейки, зато с Толстым и Высоким почти не удавалось заскучать. И можно было каждый день наблюдать десятки вакуумных имплозий, которые радовали Диму не хуже детского фейерверка.
Еще с утра Толстый и Высокий бывали изрядно пьяны. Они таскали в чехле от камеры флягу самогона. Они увлекались переселением душ, толкованием Библии и многомерными пространствами.
– И как всё перекликается, – беззаботно продолжал Высокий, опустив кувалду. – С одной стороны во вселенной тринадцать измерений, а с другой – апостолов тоже было тринадцать, считая с Иисусом.
Дима специально запоминал их реплики, пересказывал ей, и Лиза каждый раз хохотала до икоты. Жаль, что кроме этого пользы от него было мало.
– Вообще никакой, – говорил он Лизе, когда они гуляли через город от края до края. – Я хотел быть нужным, помогать убирать мусор, а из меня сделали штатив для камеры. Вечно у меня как-то не так получается.
– Еще одно общее между нами.
– Но ты довольна вроде бы. А я очень устал, – признался Дима тогда. – Я чуть не умер два раза в жизни. Один раз нес ящик из погреба, и лестница качнулась назад. Я как-то успел, не думая, толкнуть ее, чтоб стала на место. Второй раз, это в Альпах, в меня чуть не попала молния. Ну и вообще. После Европы, честно сказать, я сначала думал взять и умереть, чтоб не смешить уже Вселенную. Но вместо этого, видишь, пошел работать.
– Копишь на мыло с веревкой? – Лиза осторожно улыбнулась.
Дима сунул руки в карманы.
– У нас в общаге был один тип. Он как расстался с жизнью: пришел, съел десять пачек сухой вермишели, запил пивом как следует. Забрали в больницу через час, он умер по дороге. Блокада, паралич сердца.
– И зачем он так поступил, вы узнали?
– Да нет, он-то просто хотел поесть. А у меня как раз дома почти ящик этой вермишели.
Она улыбнулась еще осторожней.
– И бочка пива?
– Я так думаю, сойдет и вода из-под крана.
С этих пор Лиза начала постоянно ездить на Горизонт, только чтоб убедиться, всё ли в порядке. Чтобы нормально спать под утро. Так они стали видеться каждый день.
25 мая 2005 года
Максим курил, лежа в кресле водителя. Подушка сиденья располагалась низко; голова Макса тонула в ней, и перед его глазами был только бархатный потолок.
– По крайней мере, его желание сбылось, хоть и запоздало, – сказал Максим.
Что-то ткнулось ему в ухо, и Макс вяло удивился, сообразив, что Лиза ударила его, притом довольно резко.
– Скотина, – опять тычок в ухо. – Как, ну как ты можешь? Сидеть и слушать меня, быть человеком, а потом взять и перегадить всё одним махом, одной фразой, как настоящая дрянь?
Она смолкла, и в салоне «мерседеса» стало тихо, лишь бормотал и шипел микроклимат.
Не поднимая головы, Максим сунул в угол рта сигарету и затянулся, сопя носом.
– Возможно оттого, что я завидую, – сообщил он.
– Чему? Тому, что он умер?! Тому, что ты не умер? Тому, что я дружила с кем-то еще, с тем, кто не ведет себя как мудак?
– Тому, что он мертв, а я жив, – Макс выдохнул дым через нос. – И всё равно значу для тебя в сотню раз меньше. И значу ли вообще.
– Зачем, почему, к чему ты всегда такое говоришь? И говоришь, и продолжаешь, – Лиза едва не плакала.
«Всё равно нам всем конец», – подумал Максим, ощущая пустую, невесомую легкость.
– Я люблю тебя.
– Угу. Рассказывай, – она шмыгнула носом. – Будто это вообще для тебя возможно.
– Возможно, – упрямо сказал Макс. – Я бы хотел, чтобы нет, но возможно.
– Прекрати это.
– Значит, ответ тебе не нужен, правильно? – он повернул лицо к ней и скосил глаза. – Ты хотела знать, откуда это всё.
Максим покачал головой и отвернулся.
«Четыре… три… два… один… оди-ин…»
Скрипнула дверца. И хлопнула. И снова хлопнула, защелкнувшись на этот раз.
Макс только поджал губы в безрадостной улыбке. Последний кусочек его картины мира занял свое место с этим легким щелчком, и больше узнавать было нечего.
Нервы Максима давно исчерпали аварийный запас напряжения. Он был спокоен, и теперь его пророческий дар обострился как никогда. Всё получалось крайне предсказуемым. Намеки теперь виделись ему даже в прошлом.
31 марта 2003 года
– Так, пока не забыла – я принесла тебе телефон.
– Зачем?
– Надоело мотаться в твой прекрасный район на ночь глядя.
Они сидели рядом, продев ноги между ржавых балконных прутьев, как две птицы в клетке из порыжевшей арматуры, привинченной к стене здания. Перед ними асфальтовым блюдом тянулся 7-й Горизонт. Сумерки лишь коснулись города, и уличные огни еще казались лишними.