Земля вечной войны

– Меня взяли, когда на Площади стрельба была. Ты знаешь, наверное.

– Да, знаю. Я читала. Про нее много писали. Тогда министра застрелили. Главу МВД. Очень много тут всего было. Проверяли всех.

– Министра. Надо же. Меня тоже – проверяли. Ногами и руками, – Юс усмехнулся. – … Я тогда на Площади был. Писал. Я не убежал. Видел, как машина взорвалась. Как омоновцы стали всех подряд хватать, кто рядом случился. Как били и топтали, и волокли. И не убежал. А потом начали бить и топтать меня. Я в их больнице три недели лежал.

– А я думала… тот тип расспрашивал, любишь ли ты драться, дрался ли. Я думала, ты с омоновцами дрался. Им ведь там тоже досталось. Писали: раненые были, и пришлось вызывать подмогу.

– Я не дрался. Я писал, – сказал Юс. – На Площади. Я не убежал, – куда мне было оттуда?

– Мне сегодня Ирка сказала, – ты Семенова вчера избил. Будто ты ворвался и деньги стал у него ни с того ни с сего требовать.

– Да не избивал я его. Тыкнул раз по сопатке. Он не заплатил мне за рекламу. Помнишь, ты еще советовала ручку пририсовать? Я две недели корячился. А эта сволочь…

– К нему тоже приходили. Ирка говорила. А у него вся бухгалтерия – левая. А он тебе столько платил.

– Знаешь, не похож он был на запуганного.

– Зря ты его все-таки. Подумаешь, не заплатил. Тебя же знают. Пошел хоть бы к нашему Сене. Он за хороший дизайн не скупится. Давай я налью тебе. Вот, и чашка твоя всегдашняя.

– … Хороший чай. Ты, я вижу, снова «Ахмад» стала покупать.

– Я две раковины продала.

– А мне теперь и продавать нечего. Ни Сене, ни кому-то еще. Теперь я не могу писать. Я и спать нормально не могу. Со мной во сне… говорят. А днем я хочу есть. Все время. Мне страшно, Таюта. Они следят за мной. Они меня не просто так выпустили.

– Юс, ну зачем за тобой следить, ты подумай? Ну даже если ты и полез драться с ОМОНом, так не ты ж первый.

– Я не лез драться с ОМОНом.

– Ну, тем более. Ну, судили бы за хулиганство. А так это им бояться нужно, чтобы ты в суд на них не подал.

– Ох, Таюта. В суд. У нас. Там стреляли. Там людей бросали в кузов. Как поленья. А ты – в суд.

– А ты отдохни. Отдохни, и все пройдет. Отъешься как следует и снова начнешь рисовать. А шрам тебя не портит. У тебя вид теперь как у старого волка. Мой брат мечтал в детстве о шраме, даже как-то сам себе щеку порезал.

– Отдохнуть… ты не представляешь, как это. Если б мог, я б вообще не спал. Если б меня кто-нибудь утром увидел, побежал бы в психушку звонить. Мне лучше, только когда ем. Ты не представляешь, сколько я ем. Я весь день ем. Я ничего не могу. Я только ем. Я все деньги проел, и ничего больше не могу.

– Быть может, тебе бы стоило к врачу?

– К врачу? Да лучше повешусь, что угодно с собой сделаю, чем опять в ту больницу. Ты лежишь и ничего не можешь, а они…

– Сахару еще возьми, – сказала Таня. – А вот, я вспомнила еще, у меня пара конфет в сумочке. Вот.

– Спасибо.

– Тебе еще налить?

– Налей.

– Вкусные конфеты. Знаешь, за последнюю неделю я четыре кило сахару съел. И с чаем, и просто ложками. Хлебом заедал.

– Ты толстым не выглядишь. На тебе штаны едва держатся.

– Сам не знаю, куда все девается. Проходит насквозь.

– … А я придумала, – сказала Таня, отставив чашку. – Тебе уехать нужно. В горы. Езжай куда-нибудь – на Кавказ, а лучше на Алтай или в Азию «еще какую-нибудь. Посидишь там на турбазе или в палатке пару месяцев, без людей, в горном лесу – может, и писать снова начнешь. Как Рокуэлл Кент.

– В горы? – Юс усмехнулся. – К лесам и горам, и бурным потокам пришли, и увидели, и восхитились силой и славой Божьей, и позабыли о себе.

– Не ерничай. Я серьезно. Тебя же здесь ничего не держит. И с аспирантурой твоей ничего не случится.

– В горы. К форме поверхности, поставленной на попа. … Я б с радостью. Да вот только ноги едва носят. И жру все время. С такими темпами недельный запас на телеге не увезти, не то что на спину навьючить.

– Да зачем тебе выкладываться-то, лезть далеко? Заедешь, проползешь какой-нибудь единичкой в безлюдную долину и станешь. У озера. Горного. Представляешь, рассвет над вершинами? … Если снаряжения нету и сублиматов всяких, я тебе принесу. И палатку новую, легкую, не как твоя. Брат в этом году никуда не собирается. У него пополнение в семействе должно быть. Второе уже. Я все тебе принесу: и пуховку его, и ботинки. И деньги. … У меня есть, я много за последний месяц получила.

– Не стоит, – сказал Юс вяло.

– Стоит, стоит, – сказала Таня убежденно. – А то, не ровен час, с голоду помрешь, переевши. А пока, – она покопалась в сумочке, достала сложенную пополам купюру, – на вот это. Я сейчас к брату поеду. Ты завтра часам к десяти подходи сюда. А не подойдешь, я сама в общагу приду. Договорились?

– Договорились, – ответил Юс, пряча деньги в карман.