Земные наши заботы

что отрицательный ответ способен разрушить в нем какие-то надежды, разрушить

что-то такое, без чего жизнь наша в настоящем и в будущем окажется скучной,

без мысли, поддерживающей и ведущей человека. Поэтому, не дождавшись моего

ответа, он сказал:

— Может, они и есть, а мы их не знаем, не слышим их...

— Должно быть, есть, — согласился я, думая вот о чем. Размышления великих

критиков о русской литературе (о литературе, не о земледелии) привлекали и

продолжают привлекать внимание Мальцева не меньше, чем ученые труды

знаменитых земледельцев. Потому, наверно, что в размышлениях этих (как и в

обстоятельных суждениях Гоголя и Герцена, Льва Толстого и Жан-Жака Руссо,

Рабиндраната Тагора и Садриддина Айни) Мальцев находит ту нравственную

опору, без которой трудно было бы осознать жизнь, как без одоления

философских трудов классиков материалистического учения трудно, а то и

невозможно было бы создать свое учение, давшее отечественной нашей науке

новое направление.

Не случайно, читая Писарева, Мальцев подчеркнул и вот эту строку:

«Мы богаты и сильны трудами этих великих людей...»

А Рабиндранат Тагор убедил его в том, что «настоящий ум не крадется

темным кривым переулком, он открыто идет по ровному, широкому и прямому, как

царская дорога, пути».

Однако вернемся к письму.

Целинники услышали Мальцева, но уразумели тревогу его не все и не сразу.

Первыми осознали те, кто побывал в гостях у Мальцева на тех двух совещаниях,

которые созывались в 1954 году. Они слушали его убедительные доводы, сами

выступали на тех совещаниях, выступали и дома, призывая «смелее внедрять

новую систему обработки почвы», провозглашая: «Систему Т. С. Мальцева — на

поля Казахстана». Однако окончательно уразумели лишь после того, как злого

джинна выпустили, который и загулял по распаханной степи пыльной бурей,

снявшей, где можно было снять, рыхлый пахотный слой — самый плодородный

Понимаю, трудно было отказаться от классического земледелия. Веками

человек пахал, а теперь, выходит, творил безумие? Веками любовался он

вспаханным полем — ни соринки на нем, ни соломинки, все вспахано и прибрано.

Видно, что поработал на славу, в пух взбив землю. Нет, не иронизирую я.

Действительно трудно. Бунтует и сам земледелец, и те, кто руководит

земледельцем. Не в давние пятидесятые годы, а совсем недавно я своими ушами

слышал, как председатель колхоза, четверть века проработавший агрономом

(председатель на Украине известный, а колхоз на всю страну знаменит),

сопротивлялся внедрению поверхностной обработки почвы.

— Когда говорят о поверхностной обработке, — проговорил он в телефонную

трубку (кто-то из района наседал), — я невольно думаю о поверхностном

отношении к делу, за которым нет ничего — ни урожая, ни доходов, ни

перспективы...

А вот другие наблюдения, вынесенные из недавней поездки по Сибири. Был

холодный, ветреный май. Ездил я по степным районам и видел, как дороги

переметало почвой, словно поземкой, как семена, высеянные в пашню, через

два-три дня оказывались на поверхности — прикрывавший их слой плодородного

чернозема был унесен ветром. И все это потому, подумалось мне, что нет

лесных полос, нет защиты.

— И защиты нет, — откликнулся председатель колхоза Александр Васильевич

Перевалов, когда я сказал ему об этом, — но главная беда наша в том, что

хлебороб никак не может преодолеть вековые привычки свои и перейти на

безотвальную обработку почвы. — И раскрыл причину: — При обработке без

оборота пласта стерня остается незапаханной, и поэтому земля кажется ему

невозделанной, не прибранной, да и пашня не такая мягкая, не такая рыхлая.

— И продолжает наносить урон земле и урожаю.

— Не примени мы безотвальную обработку почвы, то тоже без урожая остались

бы. Она нам сохраняет влагу в почве и почву от выветривания.

Без урожая были бы потому, что весна здесь, как правило, сухая и

холодная. Сам видел в мае прошлогодние незаплывшие трещины в земле. Однако

температурные перепады — ночью до минус двенадцати градусов (это во второй-

то половине мая!), а днем до двадцати пяти жары, — продолжали вытягивать и

ту малую влагу, которой жила растительность. От этого в природе не

чувствовалось ни весеннего буйства, ни торжества и радости. В этих условиях

переворот пласта означает не что иное, как «просушивание» и без того сухой

почвы.

Перевалов преодолел психологический барьер, и теперь колхоз, который он

возглавляет (а колхоз находится на землях с вечно мерзлой основой, где июнь

— еще не лето, а июль — уже не лето), получает в среднем по 20 центнеров

пшеницы с гектара, а в благоприятные годы — и по 30 с лишним центнеров.