Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец

Бах! Бах! Бах! Ба-бах! Последняя мина взрывается рядом с окопом. Уй-й-й! То ли крупный осколок, то ли камень бьет меня по спине. Ну больно же, совсем фрицы оборзели. Артиллерийский обстрел сменяется минометным, потом прилетают самолеты, которые очень стараются смешать нас с землей, а мы норовим вогнать в землю их. Пока у них получается лучше. Десять секунд – очередного взрыва нет, свист мин также не слышен. Двадцать секунд. Где-то между двадцать пятой и тридцатой Дементьев констатирует:

– Кажется, это были последние.

Если бы! До заката еще далеко, и нам еще не раз предстоит пережить все прелести опорного пункта, атакуемого немецкой кампф-группой. А кому-то их предстоит не пережить. Интересуюсь:

– Все живы?

– Да вроде все.

Нам пока везет – мелкие царапины почти у всех, за ранения их никто не считает. Еще все оглохли и, пытаясь донести информацию до собеседника, кричат. Из потерь в расчете только Епифанов – он заменил раненого наводчика в первом взводе. У нас к механизму вертикальной наводки встал Рамиль, установщик в расчете остался только один. Несмотря на старания фрицев, все орудия в батарее целы и ведут огонь. А они стараются, очень стараются, Подклетное открывает им путь к городу. Не очень, правда, понятно, зачем им нужен Воронеж? Запертый между двумя реками город никакой стратегической ценности сам по себе не имеет. Для того чтобы пройти дальше, немцам потребуется еще и форсировать реку Воронеж, и пройти ее пойму шириной несколько километров. Видимо, обманувшись легкостью, с которой были пройдены сто восемьдесят километров до города, немецкие генералы решили прихватить и его, чтобы получить ордена, причитающиеся за взятие крупного населенного пункта. И вот теперь подвижные соединения немцев вместо поворота на юг вдоль Дона штурмуют Подклетное и другие наши позиции на подступах к Воронежу, а скоро окажутся втянутыми в уличные бои.

Однако эта ошибка немецких генералов здорово отравляет мне жизнь. Вот и сейчас, не успели отойти от минометного обстрела, как кто-то вопит:

– Воздух!!!

После этого крика все забиваются поглубже в щели и окопы и плотнее прижимаются к земле. Все, кроме нас – зенитчиков. Для нас «воздух» имеет совсем другое значение.

– К бою!

Расчет занимает свои места. Вроде больших повреждений у орудия нет, на мелочи, вроде оспин и царапин от мелких осколков, никто внимания не обращает. Главное, отсутствует утечка из противооткатных устройств, исправны механизмы наведения, да затвор работает как надо. На наши позиции заходит девятка «хейнкелей». «Хейнкели» – это хорошо, то есть плохо, конечно, но лучше, чем «лаптежники». Те бомбы с пикирования кладут точно на позицию, хорошо, если не на позицию нашей батареи, а «хейнкели» бомбят с горизонтального полета. При этом разброс бомб довольно большой, как говорится, на кого Бог пошлет. Иногда посылает неудачно.

– Высота двенадцать!

Низко идут, интересно, как комбат высоту определил без дальномера.

– По самолетам, взрыватель тридцать три, курс ноль. Огонь!

Филаткин пытается поставить завесу на пути немецких самолетов. Ну, поехали.

– Огонь!

Гах! Блямс.

– Откат нормальный!

Кланц.

– Огонь!

Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Огонь ведем с максимальным темпом.

– Взрыватель тринадцать!

Завеса переносится ближе. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц.

– Взрыватель восемь!

Последний рубеж нашего огня. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Гах! Блямс. Кланц. Немцы проходят и эту завесу. И тут я вижу, что летящие вниз бомбы имеют почти правильную круглую форму.

– Ложись!!!

Ба-бах! Дзинь – мелкий осколок или камушек попадает кому-то по каске. Бах! Бах! Бах! Бах! Бах!

– А-а-а-а… – воет кто-то на высокой ноте.

Рискую поднять голову, пока бомбы еще рвутся. Воет наш установщик, зажимая рану на левой руке. Поначалу мне показалось, что рука у него почти оторвана.

– Рамиль, дуй за санинструктором. Быстро! Саныч, давай пакет!

Рамиль пулей вылетает из окопа. Для начала Сан Саныч накладывает на руку жгут и только потом зубами рвет упаковку индивидуального пакета и бинтует рану. Осколок вырвал из бицепса приличный кусок и, похоже, задел кость – рана очень тяжелая. Работает Саныч уверенно, чувствуется немалый опыт.

– Саныч, а ты где так раны научился обрабатывать?

– Как где? На лесосеке. То один с бодуна топором себе по ноге треснет, то другой олух под хлыст попадет, а до фельдшера двести верст по тайге. Вот и приходилось.

Рамиль возвращается один.

– А санинструктор где?

Ильдусов молча садится на повозку и только потом отвечает:

– Нету Олечки, убили.

– Как?! – вопрос выдыхают несколько ртов одновременно.

– Осколочек, маленький, точно в висок. Как живая, только крови немного. Волосы белые.