Зеркало для Марины

– Так же, как отправил. Соберись и вытащи ее оттуда. Это будет последним испытанием, – вновь ехидная улыбка, – на сегодня.

Злобно глядя на ожирелую рожу, я представил Вику так же, как видел минуту назад – кинувшуюся ко мне с протянутой рукой. Перед глазами сверкнуло, линии сцепились, и я ощутил, как тащу рыбу из воды – леска тонка и рыба кажется томно-тяжелой, потом чуть сильнее, еще, и вот, блеск уже над водой, уже в этом мире, и Вика шагнула ко мне. Я обнял ее. Мы оба задыхались как после быстрого подъема.

Перед расставанием Джена задумчиво молчала. В прихожей просто кивнула, развернулась и ушла в комнату. Мне тоже было не до прощаний – я ощущал себя уничтоженным и разбитым.

Ночью, лежа в постели среди отблесков фонарных лучей, Вика рассказала, где очутилась:

– Странное место, знаешь, – она лежала на спине, вцепившись в мою руку. – В пустоте. Я падала. Долго, медленно. Сверху был свет, а внизу – темно. Какая-то белая тьма… Так бывает? И я боялась упасть, очень боялась.

Дальше она могла не рассказывать. Я уже понял. Это были несколько секунд моего полета с моста. Несколько мгновений, растянутые, наверное, в часы. Я отправил ее в прошлое, вытянув его и заставив замереть. Как? Я не знал.

Вика спала беспокойно, постанывая и ворочаясь. Я, наоборот, лежал без сна, глядя в потолок. Пару недель назад я так же пялился в сумрачную белизну больницы. Правда, тогда у меня не было ничего, кроме хрупкой надежды с призрачным голоском. Сейчас было больше. Наверное, больше.

Я повернулся на бок и глядел в стену, пока серая ночь не усыпила меня.

Наутро Джена позвонила сама, чего не бывало ни разу. Викин телефон завибрировал, когда мы уже собрались ехать на тренировку.

– Не едем, – Вика смотрела на меня в упор.

– Почему?

– Потому. Учеба кончилась, – внутри Вики я увидел сразу злобу и растерянность.

– Как так?

– Вот так! – Вика плашмя швырнула телефон на тумбочку в прихожей и аппарат со скрежетом прочертил дорожку в пыли.

Вика отвернулась от меня, спрятав лицо в ладонях. Заплакала.

– Вик, с тобой-то что? В чем дело? – говоря это, я мягко проник чуть глубже. Грусть, грусть была там и тягучая печаль.

Подошел к ней, развернул за плечи к себе. Маленькое личико было сморщено, отчего Вика казалась совершенной школьницей. – Что с тобой, девочка?

Она шмыгнула носом, мягко двинула меня из своего разума, а потом выпалила:

– Мне завидно – я к ней ходила-ходила, три года ходила! А ты пришел и за неделю лучший!!! – тут она разревелась, но не злобно, а лишь разочарованно, как ребенок, который не получил грамоту в школьной олимпиаде.

Головка Вики легла мне на плечо. Я обнял девушку. А заодно, глубоко внутри, отметил – она не все говорит, там еще что-то осталось, частичка, которую она хранит, стесняясь или даже боясь ее.

Дни шли, весна раскладывала зеленые метки на деревьях и земле, солнце упорно топило остатки зимнего холода. Мы с Викой гуляли, смотрели кино, пили кофе по утрам и вино по вечерам, трахались – словом, все, что делают свежеиспеченные парочки каждую весну.

Мы заключили молчаливое соглашение – не лезть друг в друга и нарушали его лишь, когда долго не могли выбрать фильм для закачки, то и дело уступая один другому. В итоге, мы смотрели «Начало». А потом заодно и «Револьвер», на котором настаивала она.

Меня угнетало лишь одно – о Марине ничего не было известно. Закрытые в лице Людмилы или кого угодно не давали о себе знать. Я пытался встретиться с Дженой, узнать у нее, куда двигаться, но она твердила одно – надо ждать. Сколько? Она не знала. Ждать нужно не время, а состояние. Какое? Ты узнаешь. Я тоже работаю над этим. Жди.

После очередного подобного разговора, в ожидании Вики, ушедшей в магазин, я прошелся по квартире, приоткрыл дверь в детскую. Я не бывал здесь… Давно не бывал. Вошел. Ощущение паузы, заставившей время встать между этих стен. Я погладил обои, которые сам клеил. Когда? Сколько уже прошло? Это лучше у Насти спрашивать – она была специалистом по датам, дням рождения и праздникам. Стон вырвался сам – только сейчас я осознал, как нестерпимо трудно без семьи, без «моих девочек». На глаза навернулись слезы, в горле защемило и я оперся руками о стены. С подбородка закапало. Вот она – моя личная стена плача. Стена, за которой жил человек, разрушивший мою жизнь. Я ударил кулаком, отчего дрянная внутренность «хрущевки» загудела.

А ведь однушка Людмилы соседствует именно с этой комнатой. Я представил, как она могла подслушивать все, что происходит, готовиться к похищению, зная, что мы часто гуляем в выходные. С ее даром даже не надо подслушивать – хватало просто быть за стеной и знать, знать все мысли, слова и поступки, даже те, о которых не знали мы, родители!

Мне захотелось сделать что-нибудь гадкое, хоть как-то отомстить и прямо в носках я побежал в квартиру Людмилы. Дверь была открыта – после схватки на лестнице мы просто прикрыли ее, а больше никто не появлялся.