Жадина

Кто знает, может эта саранча бросится на нас, если мы произнесем хоть слово. А может она бросится, если мы будем постукивать пальцами в определенном ритме.

В мире, где все так зыбко, лучше быть и оставаться очень стабильным, вот что я думаю. В какой-то момент стук затихает, и я думаю, что это саранча нашла, наконец, покой, а потом слышу голос стюардессы. Она спрашивает у полного молодого человека, чьей невозмутимостью я так восхитился, чай ему налить или кофе. Полный молодой человек себе не изменяет, невозмутимо отвечает, что ему хотелось бы чай и возвращается к своей газете.

Хотя стюардесса это не такое испытание, как саранча из жидкого черного улья, все равно многие люди испытывают социальную неловкость, поэтому я в своем герое не разочаровываюсь. За окном иллюминатора проносится звездное ночное небо, оно фиолетовое, а не черное, и это значит, что большая часть ночи позади. Когда стюардесса проходит мимо, мы вылезаем из-под кресел, садимся на наши места и одновременно глубоко вздыхаем. Офелла сразу же пристегивает ремень.

Мы все еще молчим, на этот раз, чтобы не привлечь внимание стюардессы. Есть большая вероятность, что нас посчитают ворами, решившими забраться в самолет и полететь бесплатно. И хотя перед началом полета стюардессы и стюарды обычно проверяют салон на наличие невидимых гостей (это выглядит очень смешно, потому что в тепловизионных очках все люди выглядят, как андроиды из фильмов про далекое будущее), все равно есть шанс проглядеть какого-нибудь особенно хитрого вора.

Особенно хитрый вор, конечно, вряд ли станет видимым до конца полета. Только если он захочется немного понасмехаться над людьми в тепловизионных очках, проглядевшими его, наверное.

Хорошо, что наш сосед такой невозмутимый читатель, она даже не смотрит в нашу сторону. Места впереди пусты, и я понимаю, что обосноваться в хвосте самолета было не только ленивым решением, но и мудрым.

Здесь приятно качает, но большинство людей не любят волноваться о том, что громадная и тяжелая конструкция из железа путешествует в воздушных потоках, пролетая огромные расстояния над землей совершенно неясным для обывателя образом.

В хвосте об этом помнится лучше, поэтому люди любят сидеть в середине. Вот почему я даже еще больше уважаю смелого и полного молодого человека. На самом деле вряд ли он молодой. Хотя многие принцепсы серьезные с самого раннего возраста. Мама рассказывала, что ее папа, то есть мой дедушка, в детстве любил обсуждать торговое сальдо, еще не вполне понимая, что это такое. Мне это показалось смешным во-первых, потому что я тоже не понимаю, что такое торговое сальдо, а во-вторых потому что люди, вечно остающиеся молодыми, на самом деле такими никогда не бывают.

Юстиниан быстро и ловко берет с полки одеяла, не привлекая внимания нашего невозмутимого соседа, и мы укрываемся ими. Мы все не сговариваясь делаем вид, что спим. Это уловка на уровне младшего школьного возраста, однако очень удобная, потому что ничего не нужно делать, чтобы попытаться обвести кого-то вокруг пальца, а еще можно закрыть глаза, чтобы не видеть и не волноваться.

У меня под одеялом червь, он извивается, растет и, наверное, выглядит так, будто у меня тремор. Я совершенно не знаю, куда его девать, поэтому прижимаю к подлокотнику. Он, кажется, не слишком-то и спешит куда-то выползти. Хотя он скользкий и щекотный, поэтому удерживать его сложно, он все-таки не рвется из моей руки.

Наверное, мы стали ближе. В одном фильме, где все люди ходят в шляпах и разговаривают очень вежливо, говорили: это может быть началом прекрасной дружбы.

В конце концов, попытки избежать ответственности всегда заканчиваются провалом, это закон жизни, из-за которого мы обычно взрослеем (морально, потому что физически мы взрослеем из-за определенного соотношения гормонов в наших организмах).

В общем, и на этот раз притвориться спящими оказывается не самой успешной стратегией.

— Молодые люди, — говорит над нами женщина, раздраженная, и в то же время неуверенная в том, что она раздражена праведно.

— Да? — спрашивает Юстиниан, голос у него действительно сонный, словно за эти десять минут он успел хорошо отдохнуть.

— Я совершенно точно вас здесь не помню, — говорит она.

— Правда? — говорит Юстиниан, и я держу глаза закрытыми, как будто никому и вправду не захочется меня будить. Не уверен, что смогу сказать что-нибудь хорошее в этом разговоре, но могу показать червя из иного мира.

— Но я, — продолжает Юстиниан. — Абсолютно точно вас запомнил. У вас совершенно очаровательная улыбка, вам это наверняка говорили. Я бы вас нарисовал.

Обычно людям льстит, когда их рисуют, думаю я, может у Юстиниана получится ее обаять. Хотя она, конечно, будет изрядно разочарована, когда узнает, что Юстиниан рисует только разноцветные полосы.

— Дело в том, — говорит он. — Что я еду на биеннале, если хотите покажу мои снимки, они в сумке. Мы с ребятами не спали всю ночь, пытаясь успеть закончить арт-объект, поэтому как только сели в самолет, сразу отрубились. Удивительно, что вы нас не помните.