Жаклин Кеннеди. Американская королева

Восемнадцать месяцев спустя, когда Бирд и Ли жили в Монтоке в доме Энди Уорхола, Джеки села писать обещанное вступление: «Каким чудесным сюрпризом и подарком стали для меня эти сказки и рисунки Исака Динесена, которые мне показал Питер Бирд… Взять в руки эти рисунки – все равно что прикоснуться к талисману, переносящему тебя в мир, который казался навеки ушедшим…» Она писала старательным, красивым, почти детским почерком – в Монтоке, 1 июля 1972 года. Так она начала делать пробные шаги навстречу новому, более реалистичному и удовлетворительному будущему, навстречу Америке, где ее греческая жизнь растает как фантастический сон.

Онассис, который вообще быстро уставал от женщин, устал и от Джеки и все чаще терял терпение. Он злился на ее частые отлучки, когда Джеки ездила в Америку навещать детей и по делам Кеннеди, ведь ей надлежало сидеть и ждать его, как положено греческой жене, верной Пенелопе. Артемида и та не одобряла невестку: «Мне хотелось, чтобы она вела себя как греческая жена, а она порой бросала Аристо на несколько недель, уезжала в Нью-Йорк… Греческие супруги не живут порознь».

Онассис начал жаловаться на Джеки своим греческим друзьям и, разумеется, Марии. Джеки, мол, никогда нет рядом, она холодна, она тратит слишком много денег, и в постели с ней скучно. Гор Видал вспоминал один из разговоров с Каллас о «золотоискательнице», как оперная дива именовала Джеки: «Онассис позвонил Каллас и сказал: “Я нянька при этой женщине, должен все время сидеть и ждать, ждать, ждать”. А еще он сказал, что в постели она холодна как труп». Онассис жаловался на Джеки и их общим друзьям вроде Бенно Грациани. «Он выражал мне свое недовольство по поводу денег и прочего. И по поводу ее холодности к нему… – вспоминал Грациани. – Она-де к нему холодна. Не то что вначале, просто теперь она поняла, что он не имеет с ней ничего общего…»

Жалобы были те же, что Джеки в свое время слышала и от Джона: она, мол, холодна и транжирит деньги. Как говорил Гор Видал: «Обеих сестер воспитали гейшами – выкачивать деньги из мужиков».

Как некогда Марию Каллас, Онассис начал прилюдно унижать Джеки. Его раздражала способность жены «отключаться». Однажды дождливым вечером в Глифаде Кики Феруди наблюдала такую вполне типичную сцену. Онассис разговаривал с Мильтосом Яннакопулосом и Яннисом Георгакисом, а Джеки молча сидела напротив, читала книгу о Сократе. Наконец она отложила книгу и спросила Янниса Георгакиса, считает ли он, что Сократ реально существовал или же его выдумал Платон как символический образ афинского философа. Яннис начал было отвечать, а Онассис вдруг вскочил с дивана и заорал на Джеки: «Что с тобой такое? Зачем тебе надо обсуждать эти глупости? Лучше бы подумала, прежде чем открывать рот! Ты что, никогда не видела статую усатого мужчины в центре Афин, так позволь тебе представить – это Сократ!»

Джеки в слезах, бормоча что-то по-французски, поднялась к себе, надела плащ и вышла на улицу. Онассис за ней не пошел, хотя дождь лил как из ведра, послал Яннакопулоса. Джеки вернулась, молча поднялась наверх, потом спустилась и так же молча села рядом с Георгакисом. Онассис даже не подумал извиниться, проворчал еще что-то про «идиотские разговоры» и закрыл глаза. Его извинением стал дорогой золотой браслет от афинского ювелира Золотаса, который он преподнес жене через несколько дней. По мнению Кики, он «вел себя, как и подобает настоящему греческому мужу – орал и говорил что вздумается, а миссис Онассис вела себя как настоящая греческая жена…». На самом деле Джеки выиграла эту схватку, не проронив ни слова, благодаря невероятному самообладанию и актерскому умению держать паузу. Молча уйти – самое мощное оружие, это она усвоила еще за годы супружеской жизни с Кеннеди. На самом деле Джеки не была «настоящей греческой женой», она просто прибегала к молчаливому протесту.