Жаклин Жаклин

— Что она отрастет? Она заново не отрастает, и к тому же я всегда боялся девственниц.

Ну вот, было слишком поздно, я говорил слишком быстро, по своему обыкновению рискуя все испортить. Но вместо того, чтобы пойти на попятный, я гнул свое:

— Мы видимся каждый вечер с тех пор, как… с тех пор…

— Ну и что же, тебе это не нравится?

— Нет, нет, нравится, но люди говорят, что мужчина и женщина рано или поздно должны…

— Чего ты, собственно, хочешь?

— Ну, хочу, чтобы мы жили как все.

— Как все? Отличная программа!

И в этот вечер ты повернулась и ушла, не сказав больше ни слова.

Мне было совсем не смешно. Я все испортил. Я пошел домой, уверенный, что все кончено. Но ведь я был прав, не так ли? Почему бы не жить как все? Все живут как все.

Назавтра мы завладели на ночь комнатой прислуги, где иногда жил Поль. И там, в этой захламленной комнате, все и произошло. В конце концов мы поступили «как все». У меня нет ни славных, ни точных воспоминаний о том, как это было. Думаю, что и у тебя это не запечатлелось в памяти навеки.

Лучше всего я помню твои шерстяные носки. Была зима, комната не отапливалась, ты разделась, и у тебя мерзли ноги, ты осталась в носках и расхаживала по этой крошечной комнате в носках, в костюме Евы, как будто была одета в роскошное бальное платье. Я снял очки и не решался снова их надеть. Еще я помню, что извинился за свою поспешность. А ты — ты смеялась. Ты вообще была для меня клиенткой, потребительницей смеха. Я думаю, что после ласк и поцелуев больше всего тебе нужно было не жить как все, а смеяться, смеяться… Ты хотела смеяться, а я обожал тебя смешить.

И мы смеялись, мы целовали и ласкали друг друга, то, что почти все делают без смеха, мы делали смеясь без малого шестьдесят лет.

Теперь мы проводили ночи в отеле на улице Рене Буланже, у заставы Сен-Мартен, в двух шагах от твоего ателье. Мы приходили в отель поздно вечером, играл я в этот вечер или нет. Мы много говорили и все еще охотно задерживались в темноте подворотен квартала. В отеле мы всегда занимали один и тот же номер, наш номер. Но однажды вечером:

— Как это занят? Вы сдали наш номер?

— Это не ваш номер.

— Не наш номер? Как это, мы же приходим каждый вечер!

— И уходите каждое утро, и никогда не говорите, вернетесь ли вечером, и ничего не оставляете в этом окаянном номере, даже ночной рубашки или зубной щетки на двоих!

Хозяин отеля был вне себя. Пришлось сменить дислокацию. Потом мы сняли меблирашку в трех сантиметрах от твоего ателье, на улице Люн. Жили там как в отеле. Утром я шел к маме чистить зубы, а ты бежала на работу, все это по-прежнему было без будущего, без перспектив, без клятв. Мы ничего не планировали, даже на ближайший вечер.

В иные вечера ты уходила без меня, тебя ждали встречи и ужины с разными людьми, с клиентами, с крупными клиентами, с поставщиками, ведь ты занималась не только коллекциями и пошивом вместе с матерью: Розетта взяла на себя бухгалтерию, Поль — общее управление, а твой отец за всем присматривал, в неизменной шляпе, с сигаретой в зубах, он напоминал крестного отца мафии, который из кожи вон лезет день и ночь, решая чьи-то проблемы исключительно ради собственного удовольствия, — но еще и общалась с важными клиентами. Помню, был некий Помм, или Пуар, или Сериз — в общем, какой-то фрукт[32], хозяин магазина на Елисейских Полях, это не был, по правде сказать, один из твоих крупных клиентов, он был лучшим другом твоего самого крупного клиента из пассажа Лидо, того самого, которому пришлось вызвать полицию, чтобы совладать с очередями женщин из 16-го и 8-го округов, желающих купить твои платья оптом по шесть штук. Этот фрукт хотел, подобно многим другим, предложить тебе пару магазинов, а еще дом на берегу моря и еще один, загородный, или отвезти тебя, в ожидании свадьбы, на своем личном самолете поесть буйабеса в Марсель или кускуса в Марракеш. Ты была согласна только на ужин в Париже.

А чтобы я был спокоен, ты повторяла каждый раз одну и ту же фразу — потом, на протяжении десятилетий, ты отрицала, что вообще когда-либо произносила ее, но я эту фразу отлично помню: «Тебе нечего бояться, я буду с тобой, пока не встречу мужчину своей жизни». Мужчину твоей жизни… Меня это вполне устраивало. Я знал, что я отнюдь не мужчина твоей жизни, и не хотел ни быть им, ни стать. Я даже мужчиной быть не хотел. Я хотел оставаться портняжкой, не умеющим шить, который валяется в постели до полудня, мечтая о ролях Сирано, Сганареля или даже Дон Жуана и Мизантропа. Я хотел продолжать смешить тебя и твою семью. Я не хотел становиться мужчиной твоей жизни, да и вообще ничьей, ни отцом твоих детей, ни твоим мужем, ни, в общем, твоим спутником на жизненном пути. Я даже втайне от всего сердца желал тебе встретить однажды этого мужчину твоей жизни. Я лишь хотел, чтобы ты меня предупредила, как только его встретишь, тогда я мог бы собрать вещички и свалить, препоручив ему задачу, миссию ласкать тебя, целовать тебя и по возможности смешить тебя, а между делом жить как все.