Жан Расин и другие

До поры, однако, подписание формуляра духовенством откладывалось, а «дело» янсенистов ширилось, находя все новых сторонников и защитников. Среди них находился старый герцог де Лианкур, глубоко почитавший отшельников, построивший себе домик-убежище в долине Шеврёз и поместивший свою внучку в Пор-Рояль в качестве пансионерки, а в своем парижском особняке приютивший двух священников-янсенистов. Когда он в январе 1655 года отправился в очередной раз на исповедь к своему приходскому священнику (дело происходило в приходе Сен-Сюльпис, которым руководил глава ордена ораторианцев отец Олье), тот не дал ему отпущения грехов, заявив, что главное свое прегрешение – связь с янсенистами – герцог от него утаил. История эта наделала много шума. Разгневанный Арно взялся за перо и опубликовал «Письмо к одной знатной особе». Естественно, противная сторона не осталась в долгу: на это «Письмо» появилось девять ответов. Арно тогда выпустил целую книгу под названием: «Письмо к Герцогу и Пэру» – имелся в виду господин де Люинь, один из «сочувствовавших» вельмож, к владениям которого относилась долина Шеврёз и управителем у которого служил не кто иной, как Никола Витар, двоюродный дядя Расина.

В этом обширном сочинении основной огонь неприятеля вызвали две мысли: 1) что осужденные папой Пять Положений, как бы к ним ни относиться, на самом деле не содержатся в книге Янсения; 2) что – тут Арно повторял первое из Положений – праведник может быть лишен благодати, необходимой, чтобы поступать как должно; в доказательство Арно приводил излюбленный янсенистами пример самого апостола Петра, трижды отрекшегося от Иисуса в ночь перед распятием. Первый тезис составлял так называемый «вопрос факта»; второй – «вопрос права»; на различении этих областей Арно и будет строить свою защиту в последующие годы: если в «вопросах права», то есть догматических, авторитет папы непререкаем, то в «вопросах факта» допустимо предположить, что папа мог заблуждаться, основываясь на неточной информации. Бесконечные богословски-юридические словопрения такого рода в немалой степени заслонят суть и масштаб расхождений между янсенистами и иезуитами, превратят их в спор личностей, а не идей. Правда, от исхода спора и впрямь зависели человеческие судьбы.

Дело снова передали в Сорбонну. Заседания происходили крайне бурно, без всякой заботы о соблюдении правил благопристойности, приличествующих сану собравшихся и предмету обсуждения. Это послужило поводом королю дать повеление самому канцлеру Сегье присутствовать на заседаниях – якобы для обеспечения порядка, на деле же скорее для давления при голосовании – в пользу иезуитов. Для выступавших устанавливался строгий получасовой регламент; сторонники Арно в него не укладывались. Состав имевших право голоса также вызывал у друзей Арно протесты. Так или иначе, дело Арно в Сорбонне было явно проиграно.

Шарль Перро, будущий автор знаменитых сказок, в своих мемуарах рассказывает, что во время дебатов в Сорбонне он, его братья, один из которых был доктором богословского факультета и присутствовал на заседаниях, и их друзья сошлись у него в доме, чтобы попробовать разобраться в этом деле. За разъяснениями они обратились к доктору Перро. Тот говорил долго, но непосвященным показалось, что вся эта история не стоит вызываемых ею волнений. «Мой брат – сборщик податей, – пишет Перро, – поведал об этой нашей беседе господину Витару, управляющему герцога де Люиня, который жил в Пор-Рояле, и сказал ему, что Господам из Пор-Рояля следовало бы известить публику о том, что делается в Сорбонне против господина Арно, и разуверить ее в существующем ныне мнении, что господина Арно обвиняют в совершенно ужасных вещах. Через неделю господин Витар явился к моему брату-сборщику, с которым мы жили вместе на улице Святого Франциска в квартале Маре, и принес ему первое "Письмо к провинциалу" господина Паскаля. "Вот, – произнес он, показывая это Письмо, – плоды тех слов, что вы сказали мне неделю назад"».

Скорее всего, братья Перро несколько преувеличивают свою роль в истории появления «Писем к провинциалу». Такое воззвание к общественному мнению было насущно необходимо янсенистам, и они это понимали. Паскаль, человек, лишь недавно пришедший к ним из мира и в ту пору еще с миром не порвавший, с умом не только глубочайшим, но и пронзительным, с темпераментом молодости и жаром неофита, а главное, с живым, отточенным в научных спорах, неотразимым пером, годился для подобного предприятия куда лучше, чем Арно с его суховатой и тяжеловесной манерой изложения или почти еще безвестный в то время Николь (он, впрочем, и позднее страдал некоторой многоречивостью, вялостью и водянистостью слога, за что его так и называли «Паскаль без стиля»).