Жан-Жак Руссо

В один февральский вечер демон приключений предстал перед ним в виде некоего музыканта-француза, подрабатывавшего своим ремеслом и называвшего себя Вентуром де Вильневом. Одет он был забавно: поношенный черный фрак, несвежая рубашка, слишком большие гетры и маленькая шляпа. Что до его внешности, то он был коренастым, подволакивал ногу, и манера держаться у него была, как у «горбуна с плоскими плечами». Но при этом — какая свобода в обращении, знание «всего Парижа», знакомство «на ты», как он утверждал, с музыкантами и актрисами, да еще знает музыку и хорошо поет! За короткое время он стал любимчиком всего Анси, особенно дам. Жан-Жак с открытым ртом взирал на этого паяца — такого непринужденного, обольстительного и умного, облаченного в богемный наряд. Мадам де Варан и заезжий «маэстро» друг другу не понравились: он находил ее манерной, а она почуяла в нем обаятельного шалопая, представлявшего опасность для ее Малыша.

Матушка нашла предлог, чтобы удалить его от этой опасности. Дело в том, что бравый Лемэтр, прикладывавшийся к бутылке, иногда держал речи, которые возмущали капитул собора, состоявший из дворян и профессоров Сорбонны. В канун Пасхи он решил бросить своих каноников — как раз на Святой неделе. Жан-Жаку поручили, вместе с управляющим Клодом Ане, секретно переправить в ближайшую деревню тяжелый ящик, в котором были инструменты Лемэтра, а затем Жан-Жак должен был сопроводить его до Лиона. Путешествие окончилось плохо. В ответ на жалобу капитула драгоценный ящик был конфискован церковными властями. Музыкант все это время пил не просыхая, даром что был подвержен приступам эпилепсии. На третий день по прибытии в Лион Лемэтр рухнул прямо на улице, исходя пеной, а Жан-Жак, обезумев от страха, стал звать на помощь. И что за дурацкий стыд вдруг напал на него? Вместо помощи товарищу он скользнул в толпу собравшихся зевак и сбежал, лишив этим бедолагу единственной поддержки. Еще один грех, который он никогда не сможет себе простить.

Теперь он думал только о том, чтобы вернуться к Матушке, хотя и не ожидал, что его похвалят за такое поведение. «Я не видел для себя другого счастья, кроме как жить подле нее, но каждый мой шаг давал мне почувствовать, что я удаляюсь от этого счастья»…

Он вернулся — и не нашел ее. «Представьте себе мое удивление и боль!» Руссо так никогда толком и не узнал, куда она уезжала. К счастью, Вентур де Вильнев по-прежнему был здесь. Он снимал жилье у сапожника и предложил Жан-Жаку разделить с ним это убогое жилище. Руссо согласился и теперь «не сводил глаз с г-на Вентура… восхищаясь им, завидуя его талантам» и не надеясь когда-нибудь обладать такими же. Когда он не ходил за ним по пятам, то заходил к горничной мадам де Варан, Анне-Марии Мерсере, двадцатилетней милашке, или к Эстер Жиро, приходящей кастелянше, «с сухой черной физиономией, выпачканной в испанском табаке». Впрочем, как женщины они его не устраивали: «Швеи, горничные, торговки меня нисколько не привлекали. Мне нужны были барышни». Что это — тщеславие? Нет, вкус к изяществу: ему нравились хорошо одетые девушки, с белыми нежными руками, от которых хорошо пахло, — другие не будили его воображения. И однажды ему повезло.

В то утро, 1 июля 1730 года, Жан-Жак ни свет ни заря отправился побродить за город. Он прогуливался вдоль ручья, когда вдруг услышал топот лошадей и девичий щебет. Его окликнули по имени: две юные всадницы не могли заставить своих лошадей перейти через ручей. Одну из всадниц он знал: встречал ранее у мадам де Варан. Это была семнадцатилетняя мадемуазель де Граффенрид из Берна: она была родом из хорошей, но обедневшей семьи, и потому ей пришлось стать компаньонкой двадцатилетней Клодины Галле. Проявляя любезность, Жан-Жак зашел в воду по колено, потянул лошадей за поводья и перевел их через ручей. Он уже собирался распрощаться, но девушки задержали своего кавалера, чтобы поблагодарить за помощь, — пригласили его на пикник во владения Галле, неподалеку от Тона (или Туна, на диалекте савояров). Мадемуазель де Граффенрид посадила его на круп своего коня позади себя, и он обхватил руками ее талию. Сердце его забилось так сильно, что молодая девушка заметила это и призналась, что ее сердце тоже неспокойно — «из страха упасть». В нашем положении, вспоминал с улыбкой старик Руссо, это звучало как «предложение проверить сказанное на деле».