Жан-Жак Руссо

Жан-Жак оказался прав: его ответное послание ничего не изменило в его положении. 27 апреля французский представитель в Женеве сообщил несговорчивому философу, что его правительство неблагосклонно восприняло «Письмо» Руссо, усмотрев в нем агрессию против видного иерарха католический церкви, вновь официально признанной в Женеве. 29-го числа Малый совет запретил печатание книги. Никто не возразил против такого вмешательства в издательские дела. Чаша терпения Жан-Жака переполнилась. 12 мая 1763 года он написал синдику: «Прошу вас заявить от моего имени этому Высочайшему Совету, что я навсегда отказываюсь от звания буржуа и гражданина города Женевы и Женевской республики». Руссо нанес Женеве оскорбление на глазах у всей Европы. 19 мая Малый совет вынес соответствующее решение без всяких комментариев.

Расстроенные друзья Руссо обвиняли себя в том, что их бездействие привело его в такое безвыходное положение. Однако дело на этом не закончилось. 18 мая коммерсант Марк Шапюи бросил Жан-Жаку обвинение: он не имел права отрекаться от родины, тем более что все порядочные граждане в душе поддерживают его. 25 мая Делюк поддал жару: этих порядочных граждан, объяснял он Жан-Жаку, надо только немного подтолкнуть; письмо Шапюи — это шанс, который надо использовать… 26-го числа Жан-Жак ответил Шапюи. Я десять месяцев ждал от Вас, писал он, хоть какого-нибудь действия. Разве буржуазия не имеет права заявлять свои ходатайства, если она считает, что имеют место нарушения закона? «Что сделала она почти за целый год?.. Я Вам доверил свою честь, почтенный женевец, и был спокоен на этот счет, но Вы так плохо хранили это достояние, что я был вынужден у Вас его забрать».

Когда это письмо было опубликовано, «патриции» назвали его «ядом подстрекательства к мятежу». 18 июня депутация из четырех десятков граждан Женевы вручила ходатайство магистратам — это был протест против нарушений законных процедур в деле Руссо. Во-первых, в соответствии с церковными предписаниями Руссо должен был предстать перед Консисторией. Кроме того, «Общественный договор»

не призывает к свержению правительств, а сама книга, напечатанная за границей, не находится в юрисдикции Женевы. Наконец, если оба произведения и носят имя Руссо, его авторство не было установлено официально. Малый совет сухо отказался от принятия этого ходатайства. Мульту, опасаясь упорства Делюка и даже возможного гражданского противостояния, умолял Руссо снять с себя ответственность за происходящее. Поколебленный философ 7 июля обратился к Делюку с просьбой, чтобы подобные ходатайства более не возобновлялись. «Искреннее осуждение этого дела наиболее здоровой частью государства», сказал он, отомстило за все причиненные ему несправедливости. Но для успокоения разгоряченных умов время было упущено.

В июле и августе Жан-Жак снова страдал от приступа своей болезни — и до такой степени, что даже подумывал о самоубийстве. К тому же обстановка в Мотье стала не той, что была прежде. В деревне стали с меньшим уважением относиться к человеку, о котором пошли слухи, что он не верит в Бога, который одевается, как колдун, живет с «гувернанткой», а на самом деле сожительницей, и скомпрометировал себя дружбой с так называемым бароном Соттерном. Эти пересуды настолько выводили из себя Руссо, что он даже писал мадам Буа де Ла Тур, что считает Мотье «самым скверным и злоязычным местом из всех, где ему приходилось жить».

Подвергался он и нападкам извне. Летом 1763 года Вольтер, развлечения ради, приписал Жан-Жаку «Катехизис честного человека» — переделанное им самим и на свой манер «Исповедание веры»

Руссо. Пастор Якоб Верн выдавал себя за друга Руссо, но публиковал «Письма о христианстве Ж.-Ж. Руссо» с целью защиты официального богословия.

В Женеве положение всё более осложнялось. 8 августа имела место вторая депутация, на сей раз из полутора сотен человек, — ее постигла судьба первой. Это была тактическая ошибка со стороны правительства. 20 августа депутация состояла уже из семи сотен человек и была более настойчивой: поскольку есть разногласия по поводу применения законов, утверждали депутаты, то они должны быть разрешены Генеральным советом, так как «только законодательная власть может выносить такие решения». 31-го числа Малый совет соизволил дать более развернутый ответ, но на уступки не пошел. Стало ясно: Малый совет является единственным хозяином в республике, а значит, и единственным судьей. Начались бесконечные дискуссии о толковании законодательных текстов, и никто из буржуа, конечно, не мог тягаться в этом с правительственными юристами.