Жан-Жак Руссо

Жан-Жак всё более уходил в себя. Он продолжал ссориться с Дю Пейру, который, выздоровев, упрашивал его не расторгать их договоры. В августе 1767 года ему хватило здравого смысла принять пенсион короля Георга III, и он получил первые выплаты. Но молодой Брук Бутби, знакомый ему по Вуттону, рассказывал ему о тяжелой судьбе народа, о. нищих и униженных, и Руссо отказался от пенсиона, который всегда казался ему подозрительным. А еще потому, что желал оставаться бедным и свободным. Он более не хотел ничем заниматься, уговаривал Дю Пейру забрать, если тот хочет, его бумаги, чтобы возместить себе выданный ему аванс, — но еще лучше было бы сжечь их! Он упрямо вынашивал в себе одну и ту же мысль: предстать перед судьями, доказать свою невиновность, «честно положиться на совесть людей». Конти уступил в малом, чтобы спасти большее: Жан-Жак может уехать в другое место при условии, что откажется от самоубийственного намерения предстать перед публичным судом.

Наконец-то! Руссо доверил остаток своих бумаг мадам де Надайяк, аббатисе Гомерфонтена, и обещал Терезе вызвать ее к себе, как только найдет верное пристанище. 12 июня доверенный человек от Люксембургов проводил его в Париж, в Тампль, где он провел ночь и следующий день, ни с кем не видясь. 14-го утром он сел в дилижанс, отправлявшийся в Лион.

Спустя четыре дня Руссо добрался до Лиона, зная, что оставаться здесь он не сможет: этот город находился под юрисдикцией Парижского парламента. Впрочем, смена обстановки пошла ему на пользу. Он нанес визит мадам Буа де Ла Тур и встретился с ее дочерью Мадленой, которую знал когда-то в Ивердоне, — теперь она была замужем за банкиром Делессером. Руссо познакомился с господином де ла Туреттом, основателем ботанического сада, и аббатом Розье, который там преподавал. Руссо настолько хорошо себя почувствовал, что 6 июля даже написал Дю Пейру: предлагал, если тот не уничтожил еще его бумаги, послать ему неоконченную рукопись «Эмиля и Софи».

Затем он совершил ботаническую экскурсию в Гранд-Шартрез.

Поездка ему не понравилась: дождь лил как из ведра, и неудобства его болезни дали о себе знать. 11 июля он отправился в Гренобль: Конти договорился о его пребывании там с графом Клермон-Тоннером, командующим округом Дофине.

В кармане у Жан-Жака было рекомендательное письмо к семейству Ббвье, фабрикантам-перчаточникам, с которыми у мадам Буа де Ла Тур были деловые отношения. Его встретил их сын Гаспар, адвокат и литератор. Позднее в своих «Прогулках» Руссо расскажет, как он едва не отравился, пожевав ягоды неизвестного кустарника прямо на глазах этого негодника Бовье, который не остановил его, боясь выглядеть невежливым.

В первый же вечер Жан-Жак отказался от гостеприимства семьи Бовье и выискал для себя чердачное помещение в доме какого-то литейщика. Но он куда лучше отнесся к этому семейству, когда на следующий день увидел, что мадам Бовье, преданная почитательница его «Эмиля»,

купает своего ребенка в холодной воде.

В последующие дни Руссо совершал прогулки по окрестностям. Сначала он отправился в долину Грезиводан, но когда на обратном пути он подходил к предместьям Гренобля, то увидел, что вся дорога пестреет людьми, вышедшими взглянуть на знаменитость. На следующий день он отправился прогуляться в сторону Эйбена, но возвращение оказалось еще более триумфальным. Это было бы хорошо для Жан-Жака Руссо, но слишком бросалось в глаза по отношению к Жану-Жозефу Рену, которому принц Конти настоятельно рекомендовал оставаться незаметным. И это было еще не всё. Вечером 14 июля несколько его горячих молодых поклонников пришли к нему под окно, чтобы сыграть мелодии из его «Сельского колдуна». Когда он показался в окне, его приветствовали восторженными восклицаниями и аплодисментами.

Жан-Жаку захотелось совершить паломничество в Шарметт. Он вновь увидел этот дом, сад, где он был так счастлив, окно, у которого завтракал с Матушкой в потоках утреннего света. Побывал он и на кладбище, где она покоилась на участке для бедных. И еще встретился со старым Конзье, и тот поговорил с ним о прошлом, рассказал о последних годах жизни мадам де Варан. Но Жан-Жак не стал чрезмерно предаваться раскаянию: он ведь тоже был обманут и загнан врагами.