Жара в Архангельске-2

— А при том! Заметь, не я тебе первая позвонила, а ты мне. Вот так, все вы мужики не мужики, а только одно название. Как дифирамбы петь под луной — тут вы все мастера. Как золотые горы обещать, чтобы секс получить — у вас тоже не заржавеет. А как дело ответственности касается — вот тут-то вы и в штаны нассали, и в кусты побежали!! Трусы вы все, трусы и подлецы! Один жениться обещал и сбежал в последний момент, а другой не захотел за это разобраться с ним по-мужски — тоже испугался. Все вы шкурники, только о своей шкуре и думаете, дескать моя хата с краю. Как ещё вас называть после этого?! Предатели!!!!!!! Все, все до единого предатели!!!!!!!!!!!! И не смей мне больше звонить, если не можешь ничего путного сказать и сделать, не велю!!!!!!!

«Совсем уже у бабы крыша съехала, — обиженно думал Хром Вайт, лёжа ночью в своей постели, — Как будто все виноваты в том, что ей не удалось женить его на себе! Бзикнутая какая-то: замуж, замуж… Оно и понятно: никто замуж не берёт на третьем десятке, вот она и бесится…»

Впрочем, не только одна Олива испортила сегодня настроение Хрому. Конфликт с Кузькой и Тассадаром, который назревал уже давно, достиг своего апогея. Тассадар ещё пытался как-то сгладить острые углы между амбициозным, прямолинейным Кузькой и забитым, затюканным Хром Вайтом, но тщетно: Кузька уже откровенно не переносил Хрома.

— Знаешь что, — сказал он ему накануне, — Меня такие кадры не устраивают. Тем, кто в работе ищет только зарплату и не желает трудиться за общее дело, не место в нашем коллективе.

— А что? — отвечал Хром Вайт, затравленно глядя исподлобья, — Это я должен быть недоволен — ты так и не прибавил мне зарплату, а я ещё на тебя работаю…

— Ты не на меня работаешь! — взорвался Кузька, — Мы все сейчас сидим без денег, на голом энтузиазме! Но мы, в отличие от тебя, работаем ради цели, а не ради денег! А если ты недоволен — можешь убираться ко всем чертям, ты и так уже запорол нам весь проект.

— Ну конечно, чуть что, так сразу я, — обиженно проворчал Хром Вайт, — Сам не можешь развить портал, а я же ещё и виноват… Тоже, нашли мальчика для битья…

— Вижу, мы с тобой каши не сварим, — подытожил Кузька неприятный разговор, — Сегодня же ты получишь расчёт.

И Хром Вайта выгнали.

«Ну и пошли вы все… — обиженно думал Хром сам с собой, — Сколько можно всё это терпеть? Вот так вот, относишься к людям со всей душой — а они же потом тебе в эту душу плюют. Сколько всего я сделал для Агтустуда — этого никто не вспомнил… И Олива тоже не вспомнила, сколько я для неё сделал… Нет, наверное, действительно — не хочешь, чтоб тебе наплевали в душу — не поворачивайся к людям душой, а хочешь, чтоб лизали жопу — поворачивайся к ним жопой. Может, и мне пора ко всем жопой повернуться…»

Но, сколько бы ни думал так Хром Вайт, повернуться к людям жопой он не мог, по той простой причине, что для этого в человеке должно быть по меньшей мере половина спеси. Люди, как правило, просто не думают о тех, к кому они поворачиваются жопой, но Хром был ещё слишком слаб и зависим от людей, чтобы о них не думать. И люди видели это, видели они и то, что он, делая кому-либо добро, всегда поминал это: «Вот, я такой хороший, делаю столько добра, а меня не ценят…» И его действительно никто не ценил — он был для всех просто «мальчиком для битья», и это было ясно всем и каждому, кто на него взглянет.

Гл. 6. Ненужная весна

Весна в Москву пришла как-то неожиданно. Как-то уж очень быстро стаял снег, и полезла расти трава; не успел наступить май, как почки на деревьях начали как-то уж чересчур активно распускаться. Всё живое радовалось весеннему теплу; одна только Олива хмурилась да вздыхала. Весна эта аномальная лишь раздражала её своей неуместностью и ненужностью — не сулила эта весна ей ни счастья, ни радости. Олива вспомнила прошлую весну, как она беззаботно каталась на велосипеде, плела венки из одуванчиков, купалась в речке и не видела, что над ней тенью нависает оползень, готовый вот-вот обрушиться на неё. Тогда она ещё была свободна и беспечна, строила радужные планы на жизнь, и не знала, что через год всё рухнет, и она станет такой, как сейчас — раздавленной и уничтоженной.

А между тем жизнь шла своим чередом; тёплая весна манила на улицу, в парк. Стройные ряды праздно гуляющих москвичей заполняли собою Коломенское и Царицыно, Узкое и Тропарёво. И шли так-то в один воскресный апрельский вечер по парку Коломенское три подруги. Две из них, симпатичные жизнерадостные девушки, болтали и смеялись, ели сахарную вату, дурачились с фотоаппаратами, фоткая всё, что попадалось им на глаза. Лишь третья, хмурая и некрасивая, шла, сутулясь, глядя в землю, и демонстративно не принимала участия в общем веселье и болтовне.

— Вот приедет Мишка на майские — мы с ним поженимся, и я в Питер к нему уеду! — хвасталась одна, та, что поменьше ростом, с каштановыми волосами и густой чёлкой а-ля ретро.

— Ну, Юлька, дерзай! Москаля давно уже пора взять в оборот, — смеялась другая, рыжая, — Может, из всех нас хоть у вас что-то получится…