Жара в Архангельске-2

— Алло, мелкий, — глухо произнёс голос Салтыкова, по которому было видно, что он не только не рад видеть Оливу, но и жутко нервничает, — Поднимайся ко мне наверх.

— Нет уж, лучше ты спускайся вниз, — сказала она тоном, не допускавшим возражений.

— Мелкий, у меня много работы, я спущусь, но ненадолго.

— Спускайся, — только и ответила Олива.

— Ну что? — полюбопытствовала Никки, как только Олива закончила разговор.

— Щас спустится, — отвечала та, нервно приглаживая свои непослушные курчавые волосы, — Нервничает. Должно, пересрал с испугу. А ты молодец, быстро смикитила! Я бы сама точно не допетрила и как дура попёрлась бы наверх, а он бы тем временем в два счёта смылся бы оттуда через чёрную лестницу…

— Не смылся бы, — жёстко отрубил Ярпен, — Попробовал бы он у меня тут смыться! Я бы из него всю душу вытряс…

Олива благодарно взглянула на своих друзей. «Как хорошо, что они есть у меня… — подумала она, — Кто знает, что бы было сейчас со мной, если бы не они…»

Между тем, Салтыков появился в фойе высотки. Увидев Оливу, он нехотя подошёл к ней. По тому, как он прятал глаза и нервно теребил в пальцах пачку сигарет, было видно, что он жутко пересрал.

— Давай поднимемся наверх, мелкий, — сказал он.

— Нет. Мы будем разговаривать тут, возле высотки.

— Но, мелкий, тут люди ходят…

— Люди?! — Олива вскинула на него глаза, — Ты людей испугался? Или, может, ты боишься, что они увидят тебя рядом со мной?

— Нет, мелкий, ты не права… — пробормотал он себе под нос, нервно крутя в пальцах сигарету.

— Тогда почему ты нервничаешь? Почему не смотришь мне в глаза? Отвечай! — потребовала она.

— Олива, я уже давно всё сказал тебе…

— Олива?! — она аж задохнулась от негодования, — И что же, интересно, ты мне сказал? Пока я ничего вразумительного от тебя не услышала.

Салтыков молчал, нервно теребя свой рукав.

— Зачем ты мне звонил и говорил что любишь? Зачем писал мне смски? Зачем???

— Я помириться с тобой хотел…

— Для чего?

— Чтобы ты на меня не злилась…

— Только для этого?

— Нет, не только…

— А для чего ещё?

— Ну… чтобы мы с тобой остались друзьями…

— Друзьями?!

Бац! — Олива не выдержала и залепила ему пощёчину. Салтыков схватился за побагровевшую от удара щёку и выругался матом. Олива же схватила сумку и выбежала на улицу. Он попёрся за ней.

— Куда ты идёшь? Вон твои друзья, с другой стороны, — сказал Салтыков.

— Не твоё дело, — огрызнулась Олива, однако остановилась.

Он молча закурил.

— Когда ты наконец перестанешь мне врать? Скажи мне, наконец, правду! О чём ты сейчас думаешь, скажи! — потребовала она.

— Я думаю о том, что хуёвая ситуация получилась, — сказал Салтыков, — И что зря я тогда в Питере с тобой связался… Права ты была тогда!

— А мне от своей правоты не легче! Ты же мне тогда все мозги запутал! Что же теперь ты мне скажешь? Останемся друзьями? Я тебе говорила, что если у нас будут отношения, то конец нашей дружбе!

— Ты была права…

— А теперь-то что? Что теперь мне делать, ты подумал? Ты не подумал обо мне, ты удовлетворял лишь свои прихоти, обманул меня, предал…

— Я тебя не предал. Я просил всего лишь подождать с переездом, только и всего.

— Только и всего! А то, что ты мне изменил — это как?!

— Мелкий, я умоляю, не надо об этом…

— Нет, надо! Когда у тебя в последний раз был секс?

— Я не помню, мелкий…

— Врёшь! — крикнула Олива, — Этого нельзя не помнить!

— Мелкий, ну зачем говорить об этом…

— Как это зачем?! Я имею право знать!!!

Салтыков заметил, что Олива была уже не та, которой он оставил её. За полгода она заметно похудела, на ней была какая-то невиданная им ранее лиловая кофта, подчёркивающая её осиную талию; даже пахло от неё какими-то другими, новыми духами. Жёсткие кудри Оливы рассыпались по ветру; глаза её, казавшиеся теперь огромными на похудевшем лице, метали искры. В гневе она была чертовски привлекательна, и Салтыков подумал, что, в конце концов, не так уж страшен чёрт, как его малюют. Однако, как тщетно ни рылся он в себе, не мог уже найти и сотой доли того крышесноса, который испытывал он к ней когда-то давно. Он видел, что и гнев её, и пышные кудри, и новая кофта, и новые духи — всё это сделано нарочно для него, и что Олива на самом деле только и ждёт, когда он поцелует её. Несмотря на изменённый внешний вид, внутри она по-прежнему оставалась той зависимой клушей, которую он бросил, и Салтыкову стало жаль её.

«Ладно, взял ноту — тяни её до конца, — промелькнуло у него в голове, — А там посмотрим…»

— Мелкий, — произнёс Салтыков, теряя почву под ногами, — Ты прости, что я тебе изменил. Прости, мелкий. Я ведь любил только тебя, и до сих пор люблю. То был всего лишь физиологический инстинкт, который я не сумел обуздать, и за это я прошу у тебя прощения, потому что знаю, как ты к этому относишься…

Поколебавшись немного и, видя, что его слова требуют подкрепления действием, Салтыков, с трудом поборов свою отчуждённость и нежелание делать это, обнял Оливу и поцеловал. На тот момент она не заметила, каких трудов ему это стоило, она поняла это гораздо позже… А тогда она мгновенно растаяла как сливочное масло и сама прильнула к нему.