Читаем Жареные зеленые помидоры в кафе 'Полустанок' полностью

- Руфь, сделай милость, подойди сюда и одолжи ей хоть немного здравого смысла. Я пытаюсь уберечь её от серьезных неприятностей, а она не хочет меня слушать. Я не буду называть имен, но кое-кто не желает, чтобы она продавала еду черномазым.

Иджи закурила "Кэмел" и улыбнулась.

- Вот что я тебе скажу, Грэди. В следующий раз, когда эти кое-кто заявятся сюда - Джек Баттс, например, или Уилбур Уимс, или Пит Тидуэлл, - я скажу им: если вы не хотите, чтобы весь город узнал, кто скрывается под этими дурацкими простынями, то почему бы вам не сменить башмаки, когда в следующий раз отправитесь на свои идиотские сборища?

- Иджи, да погоди ты...

- Черт возьми, Грэди, меня не одурачишь. Да я где угодно узнаю эти здоровенные башмаки.

Грэди взглянул на свои ботинки. Он как-то растерял весь свой пыл.

- Ну хватит, Иджи. Должен же я им что-то ответить. Так как, прекратишь ты это или нет? Руфь, да подойди же ты сюда, помоги мне сдвинуть с места эту упрямую ослицу.

Руфь подошла к столу.

- Ой, Грэди, ну какой может быть вред от нескольких сандвичей, которые мы продали с черного хода? Это же не то чтоб они зашли сюда и сели с вами за один стол.

- Ну не знаю, Руфь... Надо будет поговорить с ребятами.

- Никому они не мешают, никого не трогают...

Грэди задумался.

- Ладно, шут с вами. - Он погрозил Иджи пальцем: - Но чтобы только с черного хода, слышишь?

Грэди поднялся, надел шляпу и снова повернулся к Иджи:

- Покер-то в пятницу состоится?

- Ага, в восемь. И захвати побольше денег, я чувствую, мне повезет.

- Я скажу Джеку и остальным... Пока, Руфь.

- Пока, Грэди.

Иджи покачала головой, глядя ему вслед,

- Жаль, Руфь, что ты не видела, как этот здоровый бугай, пьяный как собака, три дня подряд ревел у реки не хуже ребенка, когда умер Джо, старый негр, который его вырастил. Клянусь, я не понимаю, почему люди перестали использовать свои мозги по назначению. Ты только подумай: этим ребятам противно сесть за стол с черным, но зато они преспокойно едят яйца, вылезшие прямо из куриной задницы.

- Фу, Иджи!

Иджи засмеялась:

- Прости, но иногда они меня просто бесят.

- Знаю, дорогая. Постарайся не принимать это близко к сердцу. Люди так устроены, и ничто в мире их не изменит. Даже ты.

Иджи улыбнулась и подумала: "Что бы со мной стало, если бы не Руфь, с которой всегда можно выпустить пар". Руфь тоже улыбнулась.

Обе понимали - надо что-то делать. И на следующий день блюда в меню, висевшем на двери черного хода, стали на пять - десять центов дешевле. Они решили, что так будет справедливо.

ЕЖЕНЕДЕЛЬНИК МИССИС УИМС

"Бюллетень Полустанка"

6 апреля 1933 г.

В КАФЕ ПОМЕНЯЛОСЬ МЕНЮ

Постоянные посетители кафе, заглянув на прошлой неделе в меню, сильно удивились: помимо всего прочего там значилось филе опоссума, ребро скунса, козлиная печень с луком, пудинг с лягушатиной и пирог с паштетом из грифа.

Одна семейная пара приехала аж из самого Гейт-сити только ради того, чтобы пообедать. Они прочитали меню, развернулись и успели отойти на полквартала, когда Иджи открыла дверь и прокричала: "Первое апреля - никому не верю!"

Этой супружеской паре из Гейт-сити за причиненный моральный ущерб кроме обеда бесплатно подали пирог с кокосовым кремом.

Кстати, моя дражайшая половина на днях впустил в дом одну из своих охотничьих собак. Псина приволокла кость, и, представьте себе, я поскользнулась на ней и сломала на ноге большой палец. Доктор Хэдли положил гипс, но теперь мне приходится являться на работу в тапочках, и я не могу ходить собирать новости. Так что если у вас есть интересные сообщения, приносите мне их сами на почту.

Дот Уимс

РОДС-СЕРКЛ, 212

Бирмингем, штат Алабама

19 января 1986 г.

Опять наступило воскресенье, и Эвелин с мужем собирались в приют. Эвелин сняла с огня кофейник и подумала: "Хорошо бы сегодня никуда не ездить". Но когда дело касалось матери, Эд был непреклонен, так что она даже не решилась заикнуться о том, как ей не хочется тащиться в такую даль ради того, чтобы сказать "здрасьте" вечно ноющей, требовательной свекрови.

Для неё эти поездки были пыткой. Она ненавидела запах болезни, лизола, смерти. Это напоминало ей о матери, о докторах и больницах.

Эвелин было сорок, когда умерла мама. Тогда она и начала бояться смерти. Теперь, открывая по утрам газету, она первым делом, не заглянув даже в свой гороскоп, читала колонку некрологов. Сообщения, где усопшему было лет семьдесят - восемьдесят, приносили ей облегчение, а если покойник доживал до девяноста, она искренне радовалась и чувствовала себя в некоторой безопасности. Но стоило ей прочесть о смерти сорока - или пятидесятилетнего человека, - и целый день она чувствовала себя не в своей тарелке, особенно если в конце некролога семья усопшего просила присылать пожертвования в Общество борьбы с раком. Но хуже всего на неё действовали сообщения, в которых причина смерти не объяснялась.

После непродолжительной болезни... Какой?

Скоропостижно скончался... От чего?

Какой именно несчастный случай?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Марш Радецкого
Марш Радецкого

«Марш Радецкого» (1932) – возможно, лучший роман австрийского писателя Йозефа Рота (1894-1939), который за свою недолгую жизнь успел написать четырнадцать романов. Юность и молодость Рота пришлись на время заката и крушения «лоскутной» Австро-Венгерской империи. И «Марш Радецкого» как раз посвящен распаду империи.В 1859 году основатель рода баронов фон Тротта и Сиполье в битве при Сольферино спас жизнь молодому императору Францу-Иосифу, за что и получил дворянство и поместье. Роман прослеживает жизнь трёх поколений семьи фон Тротта, начиная от основателя династии, лейтенанта Йозефа, и заканчивая его внуком Карлом Йозефом, который погиб в самом начале Первой мировой войны, ставшей подлинным символом окончания 19-го века. Собственно говоря, жизнь героев – не совсем жизнь, а скорее постепенное угасание. Они угасают так же, как угасает сама империя, которую держит только престарелый монарх. Отец Карла Йозефа, чиновник Франц фон Тротта, умирает в тот день, когда Австрия хоронит своего императора.Элегический тон мягко перемешан с ироническим, а в итоге выходит меланхолическая грусть, приправленная воспоминаниями о «старых добрых временах». При том, что Йозеф Рот довольно критически (в книге множество сатирических страниц – об армии, о чиновниках, о быте) относится к описываемому времени и своим героям, эта тоска по прежним временам иногда прорывается в отдельных пассажах.

Йозеф Рот

Проза