Жатва скорби

Многие коммунисты на местах были столь потрясены этим отступлением, что даже называли новую линию Сталина неверной, а в своей непосредственной работе пытались действовать вопреки ей. Кроме того, они очень неохотно принимали на себя вину за те «перегибы», которые в прошлом вполне наверху одобрялись[117]. По словам позднейшего советского историка, «Сталин перекладывал ответственность за ошибки на местных работников, огулом обвинив их в искривлениях. И содержание, и тон статьи явились полной неожиданностью для партийных работников, что вызвало известную растерянность в их среде».[118]

Рой Медведев приводит письмо одного днепропетровского коммуниста Сталину:

«Тов. Сталин! Я, рядовой рабочий и читатель газеты „Правда“, все время следил за газетными статьями. Виноват ли тот, кто не сумел послушать создавшегося шума и крика вокруг вопроса коллективизации сельского хозяйства и вокруг вопроса, кто должен руководить колхозами? Мы все, низы и пресса, проморгали этот основной вопрос о руководстве колхозами, а т.Сталин, наверное, в это время спал богатырским сном и ничего не слышал и не видел наших ошибок, поэтому и тебя тоже нужно одернуть. А теперь т.Сталин сваливает всю вину на места, а себя и верхушку защищает»[119].

Тем не менее партийное руководство утверждало, что ЦК никогда не ставил нереальных целей[120

], а центральную и местную печать заполнили материалы о злодеяниях, совершенных на местах во время принудительной коллективизации, а также сообщения о снятии с постов и отдаче под суд виновных в этих преступлениях. В одном районе на Украине были, например, сняты двое руководителей райкома, заместитель председателя исполкома, секретарь комсомольской организации, школьный инспектор и 16 других должностных лиц.[121]

Главным козлом отпущения сделали секретаря Московского комитета партии К.Я.Баумана, обвиненного в проповедовании «ложной теории» и «грубых нарушениях политики партии»[122]. Впрочем, Бауман, хоть и смещенный с ответственных постов, особо не пострадал. Его перевели на должность руководителя среднеазиатского бюро партии, и он стал курировать проведение коллективизации в тюркских республиках, снискав немало аплодисментов за свои успехи (например, на состоявшемся в декабре 1933 года съезде компартии Узбекистана).

Советский историк М.И.Немаков прямо заявлял (правда, в работе, опубликованной в 1966 году, то есть до того, как полным ходом пошла постхрущевская ресталинизация), что именно Сталин был ответственен за «перегибы». Впоследствии Немакова резко критиковали за это в советской печати.[123] В послехрущевские времена советские историки утверждали, что директивы Сталина были правильными, но местные и даже некоторые центральные органы совершали серьезные ошибки в их осуществлении. Однако эти ошибки носили столь всеобщий характер, что такой тезис очень уж сложно отстаивать.

Сваливать вину на местных работников было не ново и не трудно. Даже члены Политбюро, например, C.Косиор, в узком кругу возражали против этого фарса.[124] М.Калинин и С.Орджоникидзе говорили, что «Правда» – сталинский рупор – разжигала страсти вокруг этих перегибов[125]. Хрущев заходит еще дальше, говоря:

«Центральный комитет нашел в себе смелость протестовать против того, что Сталин возложил вину за перегибы в проведении коллективизации на членов ЦК»[126

].

Но огласку эти протесты не получили (а хрущевское изложение событий представляется нам несколько раздутым).

На другом фланге в ЦК ленинский принцип «демократического централизма», то есть безоговорочного подчинения решениям центра, определял действия, или точнее, бездействие лидеров правого крыла. Жизнь как будто доказала, что они были правы: насильственная коллективизация кончилась катастрофой, и другой путь существовал. Всем было ясно, насколько популярны их взгляды среди рядовых членов партии и во всей стране. При всяком другом политическом устройстве правые потребовали бы передачи им власти. Но фетишизм по отношению к партии был слишком силен у всех – кроме горстки второразрядных функционеров.