Жажда

– Но это желание мгновенно исчезает, когда мы осознаем, что нас все-таки ценят. И знаешь что? Сегодня вечером Микаэль сказал, что любит меня. Он сказал это косвенно, не прямо, но… – Она закусила нижнюю губу. Прекрасную, налитую кровью нижнюю губу, на которую Трульс пялился с шестнадцати лет. – Большего и не нужно, Трульс. Разве это не странно?

– Очень странно, – сказал Трульс, заглядывая в пустую пивную кружку.

И подумал, как сформулировать свои мысли. О том, что иногда, когда кто-то говорит тебе, что любит, это ни хрена не значит. Особенно когда это говорит Микаэль говнюк Бельман.

– Наверное, мне больше не стоит заставлять ждать младшего.

Трульс поднял глаза и увидел, что Улла с озабоченным видом смотрит на часы.

– Конечно, – сказал он.

– Я правда надеюсь, что в следующий раз у нас будет больше времени.

Трульсу удалось удержаться и не спросить ее, когда может случиться следующий раз. Он просто поднялся и постарался не обнимать ее дольше, чем она его. Когда за ней захлопнулась дверь, Трульс тяжело опустился на стул. Он почувствовал прилив ярости. Тяжелой, вязкой, болезненной и хорошей ярости.

– Еще пива? – снова беззвучно появился Ульсен.

– Да. Или нет. Мне надо позвонить. Ваш еще работает? – Он кивнул на кабинку за стеклянной дверью, где, по словам Микаэля, он стоя трахнул Стину Микаэльсен во время выпускного вечера, когда все нажрались в хлам и не видели ничего, что происходит на уровне ниже груди. И конечно, этого не видела Улла, которая стояла в очереди к барной стойке, чтобы купить им пива.

– Да, конечно.

Трульс зашел в кабинку и нашел номер телефона в своем мобильном.

Потом он набрал номер, нажимая на блестящие четырехугольные металлические кнопки телефона-автомата.

Он ждал. На нем была обтягивающая рубашка, призванная подчеркнуть, что по сравнению с тем, каким Улла его помнила, у него увеличилась грудная мускулатура и бицепсы, а талия сузилась. Но Улла почти и не взглянула на него. Трульс втянул в себя воздух и почувствовал, как коснулся плечами обеих стен в кабинке. Здесь было теснее, чем в том чертовом кабинете, куда его сегодня запихнули.

Бельман. Братт. Виллер. Холе. Пусть все они горят в аду.

– Мона До.

– Бернтсен. Сколько ты заплатишь за информацию о том, что на самом деле произошло сегодня в бане?

– Намекнешь коротко?

– Ага. «Полиция Осло рискует жизнью невинного бармена, чтобы поймать Валентина».

– Мы договоримся.

Он стер пар с зеркала в ванной и посмотрел на себя.

– Кто ты? – прошептал он. – Кто ты?

Он закрыл глаза. Снова открыл их.

– Я Александр Дрейер. Зови меня просто Алекс.

Из гостиной за его спиной доносился сумасшедший смех, похожий на работающую машину или вертолет, а потом полные ужаса вопли, знаменующие переход от «Speak To Me» к «Breathe»[33]

. Именно такие вопли он пытался вызвать, но никто из них не хотел орать именно так.

Пар почти исчез с зеркала. Наконец-то он был чист. И он мог видеть татуировку. Многие, в основном женщины, спрашивали, почему он решил нацарапать на коже груди лицо демона. Как будто это он решил. Они ничего не знали. Ничего не знали о нем.

– Кто ты, Алекс? Я работаю агентом в страховом обществе «Стуребранд». Нет, я не хочу говорить о страховках, давай лучше поговорим о тебе. А чем занимаешься ты, Туне? Ты покричишь для меня, если я отрежу тебе соски и съем их?

Он вышел из ванной в гостиную и посмотрел на фотографию, лежащую на письменном столе рядом с белым ключом. Туне. Она зарегистрирована в «Тиндере» уже два года и живет на улице Профессора Даля. Она работает в садовом хозяйстве и не особенно красива. И чуть-чуть полновата. Ему бы хотелось, чтобы она была немного стройнее. Марта была стройной. Ему понравилась Марта. Веснушки ей шли.

Но Туне так Туне. Он провел рукой по красной рукоятке револьвера.

Планы не изменились, хотя они возникли прямо перед тем, как сегодня он угодил в ловушку. Он не узнал мужчину, зашедшего в hararet, но было очевидно, что тот мужчина узнал его. Зрачки у него расширились, дыхание участилось, он остановился как вкопанный посреди разошедшегося пара у входной двери, а потом пулей вылетел из парной. Но не раньше, чем воздух сделался спертым от запаха его страха.

Машина, как обычно, была припаркована менее чем в ста метрах от черного хода, ведущего на улицу с небольшим движением. Разумеется, он не стал бы постоянно ходить в баню без подобного пути отступления. Или в баню, которая не была чистой. И он не вошел бы в баню без ключей в кармане халата.

Он размышлял, не застрелить ли Туне из пистолета после того, как он ее укусит. Просто чтобы вызвать небольшое замешательство и посмотреть, какие появятся заголовки в газетах. Но так он нарушит правила. Впрочем, тот, другой, уже разозлился на него за то, что он нарушил правила с официанткой.