Бегом возвращается Келтон. В руках его большая ветка. Он сует ее в огонь, пытаясь подцепить петлю замка. О мои руки! Келтон тянет, и холодильник подвигается на дюйм. Снова тянет, выигрывая у огня еще один дюйм. Тянет сильнее, но боковая стенка холодильника, насквозь прогоревшая, отваливается, и пластиковые бутылки выпадают прямо в огонь.
– Нет! – кричу я.
Вода обращается в пар, и когда он рассеивается, я вижу, как коробятся и тают на дне разваленного холодильника оставшиеся там бутылки, бессмысленно изливая свое содержимое прямо в огонь. Все, все идет прахом! Вода притушила пламя, пожиравшее холодильник, и стенки его обрушиваются вовнутрь. Все. Это конец.
Я поднимаю глаза и вижу, как далеко распространился огонь. Ветер раздувает его желтые языки. Вот еще один пожар в дополнение к тем, что бушуют в горах вокруг нас.
Алисса выбегает из фургона, перепрыгивая через языки пламени, готовые поглотить ее. Она держит что-то в руке. Что это? Неужели стакан? Она держит это как нечто драгоценное. И это действительно драгоценность.
Я могла бы отнять у Алиссы этот стакан. Догнать ее и отнять. И выпить воду. Залить жажду, терзающую меня больнее, чем ожоги на руках.
Но я не сделаю этого.
Потому что знаю – эту воду она несет не для себя.
Я не заберу у Алиссы ее стакан. И тому есть веская причина. Сегодня так много людей вокруг меня потеряли то единственное, что у них еще оставалось от чувства гуманности. Я же – наконец – это чувство обрела.
Гарретт там, где я оставила его – на вершине холма, возвышающегося над горящим лагерем. Он привалился к дереву; голова свесилась набок, глаза превратились в щелочки. Неужели он умер? Я не чувствую его дыхания! Неужели это все?
– Гарретт! Гарретт! Я здесь!
Становлюсь на колени рядом с его неподвижным телом. Поднимаю стакан к его губам. Лью по капле. А что, если он не станет глотать? Как он проглотит воду, если он уже умер?
Несколько капель вытекают из уголка его рта. Как же медленно я все делала! Как только я увидела стакан с водой, я должна была выхватить пистолет и застрелить эту женщину. Вот что нужно было сделать. Это дало бы мне выигрыш в десять секунд. Десять секунд, которые спасли бы жизнь моего брата. Глотай же, Гарретт! Глотай, черт бы тебя побрал!
Гарретт начинает кашлять. Глаза его слегка приоткрываются.
– Это вода, Гарретт! – говорю я. – Глотай!
– Я пытаюсь, – хрипит он. – Но это так трудно!
Гарретт закрывает глаза, с усилием глотает. Я наливаю ему в рот еще немного воды. Он глотает снова. Я выливаю остатки. Теперь глотать ему несколько легче. Выглядит он не лучше, чем до этого. И сил у него не прибавилось. Но я знаю – вода в нем есть. Вода впитывается в тело быстрее, чем что-либо другое. Она за считаные минуты разойдется по его телу – особенно сейчас, когда он так обезвожен. Тело Гарретта впитает воду, как губка.
– И это все, что у тебя есть? – спрашивает он, и я не могу удержаться от смеха.
– Скоро будет еще, – говорю я.
И только сейчас я смотрю туда, где до этого был лагерь. Жаки и Келтон поднимаются по склону и идут ко мне. Огонь ползет в сторону деревьев с ужасающей скоростью.
– Та старая женщина выбралась из фургона? – спрашиваю я. Теперь, когда я дала Гарретту воды, сфера моей обеспокоенности простирается чуть дальше, чем его жизнь.
Келтон смотрит на меня, потом на Жаки.
– Там что, была старая женщина? – спрашивает он.
Я смотрю на лагерь. Фургон и кусты вокруг него охвачены пламенем. Дверь фургона по-прежнему открыта – так, как я ее оставила. Криков я не слышу. Ну, а если бы и слышала – что бы я смогла сделать? Тропинка к лагерю полностью перекрыта огнем.
– Нужно уходить, – говорит Келтон.
Я наклоняюсь, беру Гарретта на руки и иду к грузовику, пытаясь забыть, что когда-то видела это место. Хотя забыть его будет непросто.
Жаки не может вести машину. Ладони ее распухли, как воздушные шары. Она попыталась прикоснуться к рулевому колесу, но тотчас же отчаянно закричала. Если выбирать между Алиссой и мной, то я – меньшее зло. У нее нет даже ученических прав, а у меня есть. Несмотря на то, что отец говорил, что право водить машину я еще должен заслужить, время от времени он привозил меня на пустые стоянки и понемногу учил вождению. По его словам, за эти недолгие уроки, пока мы с ним гоняли по парковкам, я угробил около двадцати воображаемых машин. Хорошо, что здесь, в лесу я должен опасаться только деревьев.
Я включаю переднюю передачу. Алисса сидит рядом со мной – она будет управлять коробкой передач; я же все внимание направлю на дорогу.
Нас бросает из стороны в сторону. Шестерни трещат. Боками мы задеваем деревья, прыгаем на камнях. Жаки ругается, когда бывает вынуждена рефлексивно хвататься за сиденье, чтобы не слететь на пол кабины. В зеркало я вижу Гарретта. Выглядит он не так ужасно, как до этого – просто скверно выглядит, как и все мы.