Жажда познания. Век XVIII

Перед нами одно из писем И. И. Шувалову, казалось бы, сугубо деловое, но оно являет собой образец великолепной ломоносовской прозы. Это отметил ещё А. С. Пушкин: «Как хорошо его письмо о семействе несчастного Рихмана!» Научная деятельность Ломоносова и его соратников поворачивается к нам ещё одной гранью. Ради служения науке они готовы идти на смертельный риск. Опыты с атмосферным электричеством М. В. Ломоносов и Г. В. Рихман начали в 1752 году. Как писал Ломоносов в своём отчёте: «Чинил электрические воздушные наблюдения с немалою опасностью». Русским исследователям был уже известен принцип громоотвода, изобретённого американцем Б. Франклином, но они сознательно не заземляли металлические стержни, так как для опытов необходимо было использовать накапливавшийся на них заряд атмосферного электричества. Эксперименты завершились трагически. Во время грозы 26 июля 1753 года Рихман был убит образовавшейся во время наблюдения шаровой молнией. Как видно из письма, лишь случайное стечение обстоятельств отвлекло Ломоносова от продолжения опыта в самый опасный момент и, возможно, тем спасло его. При всём потрясении, которое пережил Ломоносов, он не потерял дара наблюдателя, чётко отметив следы удара молнии. Это, конечно, не проявление чёрствости, а профессиональная черта. Ломоносов пытался оказать первую медицинскую помощь Рихману, а затем взял на себя заботу о его семье, оставшейся без средств к существованию. Зато чиновники Академии наук во главе с Шумахером проявили бездушие. Вдова Рихмана так и не получила пенсии за погибшего мужа. Более того, враги Ломоносова пытались использовать и эту трагедию для беспринципных нападок на Ломоносова. «Просвещённые» академики, идя на поводу невежд, сорвали торжественный акт 5 сентября 1753 года, на котором Ломоносов собирался огласить результаты своих наблюдений над этим явлением. С большим трудом добился учёный возможности публично произнести 26 ноября «Слово о явлениях воздушных, от Електрической силы происходящих». Благодаря этому тот риск и упорство, с которыми проводили свои исследования Ломоносов и Рихман, не остались безрезультатными.

Письмо о смерти Рихмана не случайно заканчивалось опасением, что этот случай будет использован силами, враждебными науке. Если такие силы играли немалую роль в самой Академии наук, то за её стенами были они ещё влиятельней. Одной из самых опасных делу Просвещения сил оставалась церковь. Против неё направил остриё сатиры Ломоносов в «Гимне бороде», продемонстрировав ещё одну грань своего поэтического таланта и общественных убеждений. При жизни Ломоносова и в течение почти 100 лет после его смерти это стихотворение не могло быть напечатано. Создано оно было в ответ на ужесточение церковной цензуры, проявившееся в конце 40-х — 50-х годах XVIII века. Церковные иерархи неоднократно выражали своё возмущение тем, что академические профессора и издания внушают «опасные начала», склоняют «к натурализму (то есть материализму) и безбожию». В первую очередь имелся в виду Ломоносов и основанный им журнал «Ежемесячные сочинения, к увеселению и пользе служащие». В 1756 году Синод потребовал запретить кому бы то ни было писать «как о множестве миров, так и о всём другом, вере святой противном». Предполагалась конфискация ряда поморов «Ежемесячных сочинений» и книги Б. Фонтополя «Разговоры о множестве миров», переведённой А. Кантемиром. Правда, правительство не утвердило этих мер. Однако. Синод запретил печатать перевод поэмы А. Попа «Опыт о человеке», сделанный верным учеником Ломоносова, профессором молодого Московского университета Н. Н. Поповским. Причина та же — изложение в ней учения Коперника и идеи о множестве миров. Нападки на Поповского задевали Ломоносова лично. При дворе у реакционных церковников нашёлся свой глашатай, пользовавшийся влиянием на богомольную императрицу, — проповедник Гедеон Криновский, допустивший весьма прозрачные намёки на безбожие Ломоносова, причём в печатной проповеди.

В этой обстановке Ломоносов сделал ответный выпад, избрав своим оружием смех. Списки «Гимна бороде» быстро разошлись и среди образованного столичного общества, и среди губернских чиновников и купцов. Вскоре последовала жалоба от Синода императрице. Ломоносова вызвали в Синод для «беседы», а точнее — для выговора и приведения в «раскаяние». Ломоносов прямо своего авторства не подтвердил, чтобы не давать официальным признанием повода для преследования, но и не отрицал ого. Со свойственным ему темпераментом он стал защищать «оный пасквиль», начал адресовать членам Синода «ругательства», и вместо увещевания «отступника» разговор в Синоде закончился перебранкой. Добиться наказания Ломоносова Синоду не удалось, а на эти попытки Ломоносов ответил ещё несколькими острыми сатирическими стихами и эпиграммами.