Жажда смерти

Во всех нас – море агрессивности. Мы ненавидим преступность, и все-таки ничего не делаем относительно ее искоренения. Мы чувствуем, что не просто приличны и милы, а настолько милы и приличны, что потеряли всякую возможность действовать. Вот почему этот человек полностью захватил и поразил наше воображение – он вышел из наших собственных фантазий. Он, разумеется, не единственный, кто действует подобным образом – мы знаем, сколько различных группировок существует в городе и сколько они болтают о том, что пора брать законодательную власть в собственные руки. Терроризм стал узаконенным политическим инструментом. Так что в этом аспекте единственная странность – то, что этот человек действует в одиночку. Если бы его борьба носила организованный характер и включала бы себя организацию как например Лигу Защиты Евреев или Черные Пантеры, мы не стали бы так уж сильно им восхищаться. Именно единичность этого выступления поражает американское воображение. Один незначительный малый выступает против сил зла – это как раз пример из нашей мифологии. Но еще одно отличает этого парня: политический терроризм он перенес в преступную среду.

Тут я спросил: “Вы хотите сказать, что этот убийца так же нормален, как и все мы?”

Безумие ведь термин судебный, не медицинский. Но мне как-то не очень верится в то, что этот человек чокнутый лунатик. Если не принимать во внимание совершение преступлений, в его поведении вы не найдете ничего чересчур иррационального. Интерпретировать это можно таким образом: логический результат определенной серии психологических посылов. Например, предположим, что это ветеран войны, недавно вернувшийся из Индокитая, где рядовым внушали, что если кто-либо выступает против тебя, достает, что лучше всего кинуть в противника разрывную гранату, В Южно-восточной Азии эти явления стали настолько обычными, что “разорвать на куски” стало привычным обозначением какого-либо инцидента в той части света.

– Вы подозреваете, что это может быть ветеран вьетнамской войны?

– Нет, не подозреваю. Он может оказаться ветераном, но доказательств у нас ведь нет. А если так окажется, то нам будет очень легко понять как он перенес на нашу почву и нашу действительность систему ценностей, усвоенную во Вьетнаме.

– Вы сказали, что линчеватель выражает фантазии большинство людей. Вам не кажется что его действия могут подвигнуть еще кого-нибудь на подобные акции?

– Имея перед глазами живой пример, я не удивлюсь, если подобные действия последуют.

– То есть вы утверждаете, что все мы на это способны – главное восприимчивости.

– Нет, не так. Тут требуется психопатическая индивидуальность такая, что способна на мутацию того, что мы считаем цивилизованными запретами. Вина, тревога, общественные правила, боязнь быть замешанным.

– То есть вы имеете в виду, что подобный человек не отличает добро от зла? Правового определения безумия?

– Да нет же. Я думаю, что он раз очень понимает отличие добра от зла. Может быть он в большой степени, чем все мы вместе взятые, моралист чем ханжа.

Доктор Перрен высокий лысоватый человек с монашеской тонзурою на макушке. Говорит, делая быстрые тело – и рукодвижения. В нем чувствуется огромная индивидуальность, почти подавляющая вас: увидев его легко понять, почему его так любят приглашать в качестве свидетеля на драматические процессы. Дойдя до этого места, он подкатил ко мне на кресле с колесиками и хлопнул по коленке:

– Главный фактор в том, что этот человек менее заторможен. Менее замкнут. Чувство вины за совершение преступление он делит с преступниками, которых убивают. У многих из нас бывает этакая мужская реакция на слышанное или виденное преступление, когда мы думаем про себя: “Убил бы сукина сына?” Но никого не убиваем. Мы поставлены в условия, когда находимся в прямо противоположном углу ринга по отношению к уголовникам, потому что не хотим скатываться до их уровня, чтобы отличаться от них. Видите ли, большинство людей нормально живет, пока их что – то не коснется. Не коснется впрямую. Мы можем претворяться. Можем балансировать на проволоке, пока умеем ставит преграды между собой и безнадежностью, провоцирующей насилие в нашем обществе. Большинстве не хочет знать, что именно подвигло этого человека на убийство.

Доктор Перрен профессионально улыбнулся; слова падали из его уст как тяжело камни, мне казалось, что он находиться на лекции студентов-первокурсников.

– На самом деле этот человек блуждает во тьме, он отсталый идеалист; могу почти с полной уверенностью утверждать, что он, судя по всему, на собственном опыт познал несправедливость и разочарование. Видимо он подвергся невыносимым пыткам, невыносимому давлению со стороны. Его опыт заставил его возненавидеть преступников до такой степени, что сама мысль о том, чтобы перед собственной смертью отправить несколько из них в ад кажется ему сладчайшей из всех возможных. Это его идея фикс: он переполнен яростью и направляет ее в действенное русло. Он ошеломлен всепоглощающей ненавистью.