Жажда смысла. Человек в экстремальных ситуациях. Пределы психотерапии

Я так боюсь человеческих слов,В них кажется все настолько простым:Вот это дом, а вот это дым,Таков исток, и конец таков.

Мне страшен опустошенный слог,Где выше смысла гласных игра.Не диво людям любая гора,Превыше Бога – порог и прок.И я молю: не творите бед.

Вещают вещи мудрым в ответ.Но тронет их пустой пересуд —Вещи замкнут уста и умрут[49].

Рильке сожалеет, что утрачено символическое измерение жизни. Кризис смысла нашего времени проявляется в том, что мы уже не считаем символы и их смысл священной реальностью.

Символы указывают на суть вещей и на их связь с целым. Чувственно воспринимаемый и сверхчувственный аспекты символа переплетаются между собой. Такая структура символа отражает космическое всеединство, при котором в каждой частице отражено целое.

Символы имеют особое значение, когда человек оказывается в критической ситуации. В терапевтическом процессе мы черпаем ресурс из их связующей силы, из того, как символ соединяет фрагменты психики и образует смысл. Символы исцеляют наши невротические диссоциации. Юнг понимал символы как «факторы трансформации либидо», как «точки кристаллизации» психической энергии. Как способ выражения архетипических процессов, символы могут в ходе становления сознания высвобождать и преобразовывать душевную энергию. Если мы оказываемся в критической ситуации, «застываем», «каменеем» и не можем двигаться ни вперед, ни назад, то спонтанное появление символа часто протягивает нам руку помощи, восстанавливая движение душевных процессов.

Символы подобны посланиям, отправитель которых – целостность, их интегративная энергия выводит нас из состояния одиночества и отчуждения. Психоаналитик Карузо называл символ «ключом к человеческой экзистенции», открывающим нам смысл жизни (Caruzo, 1953, S. 297). Юнгианец Уитмонт считает, что символические образы являются мощнейшими «аккумуляторами энергии, которая может «горы свернуть» (Whitmont, 1993a).

Когда нам нужно справиться с критическим жизненным опытом и мы выведены из равновесия, когда перед нами вдруг разверзлась экзистенциальная пропасть и мы чувствуем, что земля уходит у нас из-под ног, символический образ может помочь восстановить равновесие. В своей статье «Воздействие символа в критической ситуации» Бруче показывает, что в бедственной ситуации за символ можно ухватиться как за соломинку. «В критической ситуации катастрофических утрат символы возникают как неожиданные подарки, как стихийный признак жизни при тотальной убежденности в близкой смерти» (Brutsche, 1994, S. 25–29).

Слово «символ» восходит к греческому «symbolon»

, которое имело значение опознавательного знака особого рода (Lurker, 1979). В Древней Греции существовал обычай: когда расставались двое друзей, они ломали пополам глиняную дощечку, и каждый хранил у себя половинку. Если потом кто-либо приходил со второй половинкой, то его гостеприимно встречали как друга или члена семьи. Глиняная дощечка была осязаемым и видимым знаком духовной взаимосвязи друзей. Это этимологическое обоснование указывает на одну очень важную связь: символ создает отношения, возникает из дуальности.

Символ соединяет две половины (от гр. symballein – соединять), связывает разделенные полярности, при этом указывая на нечто «третье», безымянное, безмерное и всепроникающее. В символе открывается поляризованный характер всего сущего, и одновременно в символе крайности воссоединяются.

Рильке в своей книге «Часослов» замечательно описал эту функцию символа:

Кто жизни примирит противоречьеИ в некий символ заключить их рад,Тот самГуляк изгонит из палат…[50]